Приглашаем посетить сайт

Две записи

Сологуб Ф. Творимая легенда. Кн. 2.

М., "Художественная литература", 1991. - (Забытая книга).

- Я считаю, что у нас было только три последовательных декадента... - сказал как-то Сологуб в разговоре на литературные темы. - Гиппиус, я и - он назвал еще одно имя, не сохранившееся теперь

в моей памяти.

В одну из последующих встреч, кажется у меня, когда Федор Кузьмич говорил, приблизительно, на такую же тему, я не удержался и дал в точный тон его словам реплику в том смысле, что он является последовательным декадентом.

Рука Сологуба, медленно поднимавшаяся с папиросой ко рту, - дрогнув, остановилась на полпути, а выражение лица его, за секунду перед тем иронически-добродушное, стало вдруг холодно-надменным.

- Из чего же вы это заключаете? - протяжно произнес он, кольнув меня из-за очков быстрым взглядом своих острых, слегка прищуренных глаз.

(Кому из знавших покойного поэта не был знаком этот короткий и острый - почти ощущаемый физически - боковой взгляд!)

Покалываемый время от времени такими взглядами, я повторил в общих чертах то, что слышал от него по этому поводу несколько дней тому назад.

- Ну, так что же все-таки из этого следует?-- экзаменаторски-холодным тоном спросил Сологуб.

- Да ведь вы и сами, Ф. К., говоря недавно с нами об этом, охарактеризовали себя именно так... Вы помните?

- Сущность декадентства заключается в том... - медленно начал Сологуб, и затем, - запрокинув голову и вглядываясь расширенными глазами куда-то вверх, перед собой, - (жест, связанный обыкновенно с длительностью речи, а иногда обозначавший и недовольство собеседником), - он, бесстрастно и размеренно, изложил структуру этого литературного направления, - но уже без всякого на этот раз приложения ее к себе.

За долгое время моего знакомства с Сологубом мне не раз приходилось быть свидетелем (а иногда и участником) случаев, подобных описанному выше. Поэт, - как мне по крайней мере казалось, - почти не допускал, чтобы в его присутствии кто-нибудь мог определительно высказываться о его творческом лике. Слова эти могли быть самыми хвалебными, могли быть цитатой из печатного о нем отзыва, могли быть - наконец - даже повторением его собственных слов... Безразлично: они все равно были бы оспорены, или облиты высокомерным холодом. Знать Сологуба, а также судить и высказываться о нем - мог только сам Сологуб!

Впрочем, он и не скрывал того, что знал себе цену и что цену эту он считал - по заслугам - высокой.

- А когда я захочу прочесть хорошие стихи, - сказал он однажды в Детском Селе с эстрады, открывая вступительным словом вечер писателей, в котором и сам - в качестве автора - участвовал, - я обыкновенно беру с полки одну из своих книг... так как я знаю, что встречу там именно хорошие стихи.

"сологубовским" тоном: спокойно и слегка высокомерно. Он ничего не утверждал, не бросал никакого вызова, он просто доводил об этом до сведения аудитории...

Между прочим: кому другому удалось бы произнести такую фразу "безнаказанно"? В самом благополучном случае она вызвала бы смех. Но в устах Сологуба подобное заявление казалось совершенно естественным: высказывание такого рода правды находилось в гармоническом и полном соответствии со всем обликом писателя.

Что касается разговоров о методах и процессах своего творчества, то здесь, как известно, Сологуб был почти совсем замкнут. Приоткрывался он в этом отношении исключительно редко и в высшей степени сдержанно. В большинстве случаев - короткий и уклончивый ответ на вопрос, высокомерно выдержанная пауза и - отвод беседы в другое русло...

И тем удивительнее и ценнее было услышать от него то, что я услышал 29 июня 1925 г.

За отсутствием оснований для каких-либо гордых провидений, а вместе с этим и не обладая требующейся выдержкой характера, - я не принадлежу к числу тех счастливцев, которые ведут так наз<ываемые> "дневники"... Но в этом случае я почел себя обязанным записать свою с ним беседу.

Вот моя запись, сделанная через несколько минут после того, как мы расстались, т. е. тогда, когда в памяти были еще ярки не только точное содержание слов Сологуба, но даже самые обороты и интонации его фраз.

"29/VI. 25. Предвечерье. Детское Село.

Сейчас вернулся от Сологуба и весь нахожусь под впечатлением услышанного от него.

Началось довольно обычно: со стихов. Он зачитал мне все целиком превосходные свои "Басни", затем я прочел своего "Домового". Это полу шуточное стихотворение собственно и послужило толчком.

Сказав несколько чрезвычайно лестных для меня слов, Сологуб вдруг весело и лукаво блеснул в мою сторону глазами.

- А вы не знаете, как я однажды "этим" напутал В<ячеслава> И<ванова>? - (он назвал одного из крупнейших поэтов-символистов).

Я знал в общих чертах случай, который имел в виду Сологуб, но слышал об этом не от него, а потому и ответил отрицательно.

- Это было в 1906 г. Я жил тогда на Васильевском острове, в Андреевском училище. Зашел ко мне раз В. И. перед тем, как отправиться куда-то в гости. Ну, вот поговорили мы с ним на такие темы, и ушел он от меня совсем расстроенным. Вдруг поздно вечером приходят ко мне: "Где В. И.? Куда вы его девали?" - "Не знаю. Был и ушел".- "Да ведь он к нам не приходил!" - Пожимаю плечами. "Посмотрите - говорю - дома"...Что же оказалось? Вернулся В. И. от меня прямо домой, лег, зарылся с головой в одеяло - и никого не хотел видеть!

Сологуб залился довольным смехом. "Залился", конечно, "по-сологубовски", т.е. - сощурив в щелочки глаза, полуоткрыв рот и приподняв плечи - стал медленно и беззвучно сотрясаться корпусом.

От шуток разговор незаметно сдвинулся в плоскость серьезного.

- Для меня лично бывает часто достаточно, чтобы температура крови повысилась на 2--3 градуса... - медленно, словно вспоминая, говорил Сологуб, постукивая гонкими, нервными пальцами по желтой коробке своей неизменной "Невы".

- Вот, например, недавно... я чувствовал себя нездоровым. Температуры не мерял, но знал, что она высока. И вот мною в течение 36-ти часов владел какой-то епископ... Он был из светских, был широко образован... знал что и как говорят и в салонах, и в монастырях... он знал и новые языки, и древние... даже древнееврейский. Он являлся в частные дома и там завладевал всеобщим вниманием... Он говорил проповеди после церковных служб, - всегда приспособляясь к составу слушателей... Он читал и говорил какие-то длинные молитвы на древнееврейском языке... Это было трудно...

- Не знаю. Да... это было трудно. Около него находился служка...

Хотя в эти дни Сологуб и чувствовал себя относительно здоровым, но дыхание его все же было коротким и, в связи с этим, он говорил несколько конспективными, отрывочными фразами.

- Для многого - надо просто сильно сосредоточиться... - продолжал Федор Кузьмич после довольно продолжительной паузы. - Уйти из времени...

Снова продолжительная пауза и тихое постукивание по папиросной коробке.

- Такой уход из времени у меня бывает часто. Первый раз я ощутил его, будучи 8-милетним мальчиком... Я бежал куда-то через Николаевский мост... и вдруг почувствовал, что мысли у меня как-то слишком быстро несутся вперед... мысли и образы... один за другим... Меня это удивило и раздражило. Я стал стараться задерживать их и осознавать... Делать так, чтобы каждая такая мысль дала мне возможность в нее всмотреться. И вот тут впервые я как бы вышел из времени...

Я. - А связывались ли такие ощущения с процессом творчества?

Сол. - Здесь тоже... Вы чувствуете иногда, что вот, вдруг - в голове словно бы звякнул какой-то звоночек... И вот - вы отделились от настоящего. от времени... Вот тут - (он провел ребром руки поперек стола) - действительность, а тут - уже другое: то, что внутри вас... И вы рассказываете именно то, что внутри вас... и поэтому часто не можете сказать иначе, как говорите. Ведь это же только и именно то, что было... Что же тут можно сделать? В одном из моих рассказов говорится о том, как Христос превращал воду в вино... И я пишу, что две женщины смотрели на это, как курсистки на научный эксперимент... За это сравнение я принял много порицаний, даже брани... Но - ведь иначе сказать я не мог.

Я. - Вы никогда не записывали чего-ниб<удь> подобного тому, что сейчас мне рассказываете? Ведь это же имеет громадное значение для работы над вопросами вашего творчества!

Сол. - Кое-что близкое к этой теме я высказывал, когда писал о "мечтах и действительности".

Я

Сол. - Нет. Я вообще боюсь углубляться в самоанализ. Этого не надо... Все равно, как я не люблю пристально всматриваться в людей, и никогда, или - точнее - почти никогда не выводил в моих вещах живых, существующих людей... Эти люди тоже там, внутри меня. А потом, вообще... первое впечатление, первый взгляд - вот человек! А дальше - нет!.. Это глупости, что с человеком надо пуд соли съесть, чтоб его узнать! Вот тут-то именно он тебя и обманет...

Профиль Сологуба опять собрался в "гримасу веселого смеха" и беззвучно закачался на сине-зеленом фоне окна.

- Тут-то он тебя и обманет! - повторил Сологуб, поворачивая ко мне лицо, на котором была теперь маска обыкновенного старческого добродушия с веселой хитрецой.

- Да ведь это кому как дано - видеть и определять людей!

Сологуб снова стал серьезен.

- Это тоже началось у меня с детства. Было мне тогда лет 9. Мы с маленькой сестрой шли за какими-то покупками. И вот, на углу Садовой и Апраксина двора сидел старый еврей-торговец... Он предлагал нам свой товар, и сестре очень хотелось именно у него истратить наши гроши... Но я взглянул - и вдруг с несомненностью почувствовал, что - не надо... что он - обманщик!

Постепенно разговор перешел к самому процессу творчества Сологуба.

Сол. - Здесь сначала - как зерно... Вот из зерна вышла береза, цветок и т.п., но вначале именно было зерно, и из него, из зерна, выросло... Не взята глыба, из которой, отбивая куски, вытачивают вещь, а выращивается зерно...

- А как же, Ф.К., в "Творимой легенде"... - не удержался я, намереваясь сказать известные строки о том, как поэт берет кусок жизни, и творит из нее легенду.

Сологуб сразу насторожился и, повернувшись, кольнул меня глазами.

Я поспешил погаснуть, пробормотав - "впрочем, конечно, это другое дело"... или что-то в этом роде: стало страшно, что неосторожный вопрос спугнет исключительное настроение поэта...

Но, к счастью, Сологуб уже "разговорился" и моя "смелость" не имела последствий.

- Да... И часто, - продолжал он опять спокойно, укладывая руки параллельно на ручки кресла и устремляя взгляд на карниз стены перед собой, - и часто самые, казалось бы, неподходящие вещи дают этому зерну нужные соки... Часто во время работы я читаю самые случайные книги... и вдруг - там, в какой-ниб<удь> астрономии, в чужом рассказе, в газетной статье - какая-то капля сока для моего зерна...

Я. - Таким образом - вы должны мало вычеркивать?

Сол мускулами, кожей... вот, даже - волоски на коже... Разумеется, выбираешь, что писать, ведь всего не напишешь! Ну, - при этих условиях что же можно вычеркнуть? Отрезать кусок кожи? мяса? Прибавить - да: это иное дело... это бывает надо то в одном месте, то в другом...

Он замолчал, словно бы не окончив фразы, причем по интонации его последних слов и по некоторым движениям мне стало ясно, что говорить больше на эти темы он не будет.

- Скажите, Ф. К., - рискнул я. все-таки предложить заключительный вопрос: - вот такого рода "уход из времени" бывает у вас только при работе над прозаическими вещами, или и при стихотворчестве тоже?

- Нет, отчего же только при прозе?.. - проговорил Сологуб уже как бы с оттенком недовольства в голосе. - И в стихах... Только тут, разумеется, выбор труднее и техника труднее, - потому что больше законов ремесла..."

* * *

...а через несколько дней я снова записывал о встрече и беседе с Сологубом.

Bor текст этой второй записи:

"Ночь с 4--5 июля 1925 г. Детское Село.

Когда я уходил последний раз от Сологуба, он взял с меня обещание читать на ближайшем открытом собрании Детской Секции Союза {Лен<инградское> Отд<еление> Всер<оссийского> Союза Писателей. (Примеч. В. И. Аненеского-Кривича.)}.

Сегодня я читал. Сологуб, который на собрании председательствовал, был как-то очень в духе - (если вообще данный обычный термин приложим к настроениям этого особенного человека) - и даже, т<ак> с<казать>, "публично" шутил. Так, напр<имер>, когда я произнес в заглавии одной своей вещи имя Лала, он взял меня за руку и громко спросил: "А почему же вы не поясните слушателям - кто такая Лала?" - "Мне кажется, это не имеет значения..." - возразил я. - "Нет следует..." - настойчиво проговорил Сологуб, не отпуская моей руки. - "Лала, - обратился он к публике, - это очень маленькая девочка, дочь автора... Очень маленькая. Но не смотря на свой возраст она - уже... внучка Иннокентия Анненского!.." - и, сейчас же запрокинув голову и приподняв плечи, он беззвучно заколебался в своем "сологубовском" веселом смехе.

Обратно возвращались вместе - встретились на вокзале. Сологуб был, по-прежнему, "в духе", - хотя теперь уже несколько по-иному: он был важен и благосклонен. В полутемном вагоне последнего поезда почти никого не было, и казалось, что та последняя беседа о его творчестве еще не закончена...

После короткого обмена впечатлениями о сегодняшнем собрании, разговор перешел к вопросам построения прозаических вещей.

- Когда пишешь сложную вещь, - говорил Сологуб, - необходимо совершенно ясно видеть план... местности, дома, - всего! Вот, напр<имер>, когда я писал "Заклинательницу змей"... Там в разное время в дом светит луна... значит, надо точно определить, каков может быть свет луны в данные дни и часы именно в этих комнатах... т.е. - вот сегодня в таком-то часу луна освещает такую-то стену, а другая - в тени, ну, и т. дал. А при большом романе нужен еще и свой календарь. Разумеется, в романе может и не быть указано, что это произошло 17-го мая, - но вы-то, когда пишете, имеете в виду, что данное событие случилось именно в этот день. А в зависимости от этого определяются и последующие события...

В дальнейшем, говоря о "Мелком бесе", Сологуб вновь указал, что ему было необходимо руководствоваться точным планом.

- Да и вообще это нужно - чертить план. Необходимо уже для того, чтобы не ошибиться...

<удь> извозчика... а потом окажется, что это всего-то за два дома... а он еще платит полтинник!

- Вот так и в "Мелком бесе"... - продолжал Сологуб "отколебавшись". - Надо точно знать по какому-ниб<удь> источнику: какие цветы когда цветут, что может здесь расти под забором, что в клумбах... когда именно и что цветет на огороде...

Я. - Не секрет - какой именно город вы имели в виду в "Мелком бесе"?

Сол. - Так, средний маленький городишка северной России...

Я. - А фамилии ваших действующих лиц вы сами выдумываете?

Солмодель носила другую фамилию...

Я. - Если можно, Ф. К.. - какую?

Сол. - (после некоторой паузы и отвернувшись к окну)

Я. - А что модель - могла прочесть ваш роман?

Сол. - Он сумасшедший...

Я. - Т. е. больше чем Передонов?

Сол. - Да.

- Ну, мы, кажется, приехали... Фраза прозвучала коротко и высокомерно. Он прекращал беседу, он и то сказал слишком много!.."

VII. 1928

Детское Село.

Анненский-Кривич

ЦГАЛИ, ф. 5, оп. 1, ед. хр. 37. лл. 23--33 (автограф). Публикуется впервые.

Стр. 250. "Басни" - неопубликованный цикл сатирических стихотворений Сологуба 20-х гг. - ИРЛИ, ф. 289, оп. 1, ед. хр. 35. ...прочел своего "Долгового". - Стихотворение Анненского-Кривича. Место публикации неизвестно. Включено в раздел "Куртина" рукописной книги Анненского-Кривича "Старые стены", где датировано "ночь с 15--16 февр. 1924 г. Царское Село". - ЦГАЛИ, ф. 5, оп. 1, ед. хр. 33, лл. 51 об. - 53. ...В<ячеслава> И<ванова>?-- В подготовительных материалах к публикуемому тексту имя Иванова было названо полностью.

...вдруг почувствовал, что мысли у мстя как-то слишком быстро несутся вперед...-- Ср. в подготовительных материалах к "Творимой легенде": "Триродову кажется, что все свершается страшно медленно (а он быстро т<ак> ч<то> исчезает) - - или страшно быстро (а он медленно т<ак> ч<то> обморок). - ИРЛИ, ф. 289, оп. 1, ед. хр. 532, конв. 1.

В одном из моих рассказов говорится о том, как Христос превращал воду в вино..."Претворившая воду в вино" (1908).

Стр. 255. Страхов "Мелкого беса" см.: Улановская Б. Ю. О прототипах романа Ф. Сологуба "Мелкий бес". - Русская литература, 1969, No 3.