Приглашаем посетить сайт

Воспоминания об Иркутске

Время неумолимо изглаживаетъ все старинные обычаи и преданiя. Въ столицахъ это не такъ заметно, какъ въ отдаленныхъ городахъ, где, въ-продолженiе недолгаго времени человеческой жизни, видимъ такiя измененiя, что бывшее за пятьдесятъ летъ кажется иногда баснословнымъ или принадлежащимъ древней исторiи. Въ этомъ отношенiи, преданiя города Иркутска, мне кажется, могли бы быть драгоценны для познанiя старинной Руси. Этотъ городъ, хотя и находится въ глубине дальней Сибири, хотя окруженъ полуварварскими азiатскими народами или народцами, и скорее соседъ Китая, нежели Россiи; однако, съ самаго основанiя своего и до нашего времени, представлялъ видъ чисто-русскаго города. Онъ даже более другихъ городовъ настоящей Россiи напоминалъ собою старинный русскiй бытъ: могу свидетельствовать о томъ, потому-что знала его въ-продолженiи многихъ летъ, и жила потомъ во многихъ изъ главныхъ и древнейшихъ русскихъ городовъ. Такое явленiе казалось бы страннымъ, еслибъ причина его не была объяснимъ очень-естественно. Населенiе Иркутска составилось изъ прiезжавшихъ по деламъ торговымъ и потомъ оставшихся такъ на житье купцовъ, большею частiю уроженцевъ Северной Россiи - Сольвычегодска, Тотьмы, Вологды и вообще тамошней полосы. Казаки и дети боярскiя также были чистые Русскiе, и, можно сказать, ихъ русскихъ искателей приключенiй.

во многихъ русскихъ городахъ. Лучшимъ доказательствомъ этого служитъ, что нигде не видала я такой общей страсти читать. Въ Иркутске издавна были библiотеки почти у всехъ достаточныхъ людей, и литературныя новости получались тамъ постоянно. Чтенiе - лучшiй просветитель ума, и соединенiе его съ бытомъ чисто-русскимъ издавна образовало въ Иркутске общество, чрезвычайно оригинальное и вместе просвещенное. Тамъ любятъ литературу, искренно разсуждаютъ о разныхъ ея явленiяхъ, и, могу прибавить, не чужды никакихъ новостей европейскихъ. Азiю и Америку, эти части света, всего больше славныя своею природою и богатствомъ, знаютъ тамъ многiе по сношенiямъ съ ними и по разсказамъ бывалыхъ людей, но знаютъ и изъ печатныхъ описанiй лучше, нежели где-нибудь въ Россiи, потому-что интересуются ими. Спросите у какого-нибудь кореннаго купца русскихъ городовъ объ Америке, объ Ост-индiи: онъ едва ли слыхалъ о нихъ; а многiе иркутскiе жители знаютъ ихъ не хуже родной имъ Россiи. Самый образъ тамошнихъ делъ и промышлености - требующiй спелости, безпрерывно новыхъ соображенiй и некоторыхъ сведенiй, способствовалъ направленiю общества къ образованности, ибо известно, что промышленость и торговля, не ограничивающiяся только делами своего города, всего больше способствуютъ развитiю умовъ и общей образованности, отъ-того являлись въ Иркутске, между торговымъ сословiемъ, люди необыкновенные и множество лицъ достопамятныхъ и оригинальныхъ. Не говоря о старинномъ герое сибирской промышлености, Лебедеве-Ласточкине и его товарищахъ, скажу о несколькихъ лицахъ, которыхъ я даже видала въ юности своей, а отецъ мой былъ въ ближайшихъ сношенiяхъ съ ними, и потому я знаю ихъ довольно подробно. Самый достопамятный изъ нихъ, конечно, Григорiй Ивановичъ Шелеховъ, человекъ во всехъ отношенiяхъ необыкновенный, если не назовемъ его генiальнымъ. Онъ известенъ всемъ какъ человекъ усвоившiй своему отечеству русскую Америку, известенъ и приветствiями за то поэтовъ; но немногiе въ наше время знаютъ, какой силы ума и характера былъ этотъ человекъ! Не столько богатства, сколько славы жаждала его огненная душа, и препятствiя въ жизни какъ-будто не существовали для него: онъ все преодолевалъ своею непреклонною, железною волею, и окружавшiе не даромъ называли его: "пламя палящее". За то, это пламя и сожгло его преждевременно: онъ умеръ еще не въ старыхъ летахъ, когда придавалъ новые, огромные размеры своимъ предпрiятiямъ. Ученикомъ школы его былъ Александръ Андреевичъ Барановъ, столько же твердый и строгiй, какъ Шелеховъ, во неимевшiй его дарованiй. Въ наше время довольно часто пишутъ о Баранове, какъ о человеке необыкновенномъ; но его жизнь и подвиги въ сравненiи съ темъ, что былъ и что сделалъ Шелеховъ - идиллiя въ-сравненiи съ Илiадой. Въ частыхъ и близкихъ сношенiяхъ съ обоими былъ мой отецъ, о которомъ уже писалъ въ своей автобiографiи покойный братъ мой, Николай Алексеевичъ Полевой. Отецъ мой былъ также человекъ необыкновенный умомъ, силою воли, и образованностью. Къ немъ только не было жосткости Шелехова; но въ другихъ отношенiяхъ онъ былъ достойнымъ его противникомъ, долго управляя въ Сибири делами своего дяди, Ивана Ларiоновича Голикова, товарища Шелехова, который вечно ссорился съ Голиковымъ и отъ-того былъ также непрiятелемъ отца моего. Только подъ конецъ жизни покорителя Русской-Америки они сблизились и даже были друзьями. Много добраго обещалъ союзъ двухъ такихъ людей; но неумолимая смерть низвела Шелехова въ гробъ и была причиной разныхъ огорченiй и даже несчастiй для моего отца. Тогда-то, изъ обломковъ делъ Шелехова и Голикова составилась нынешняя Россiйско-Американская Компанiя, основанная по мысли моего отца, который не только обдумалъ, но даже составилъ и изложилъ все уставы, по которымъ образовалась и первоначально действовала компанiя. Кто не согласится, что люди, действовавшiе въ такихъ размерахъ, не была похожи на многихъ изъ своихъ собратовъ, которые только то и делаютъ, что делывали ихъ праотцы; напротивъ, те разливали вокругъ себя светъ просвещенной деятельности, распространяли промышленость целой страны. Не могли быть они обыкновенными людьми и въ общественной и домашней жизни, а отъ того вокругъ нихъ и вблизи ихъ образовались также люди отличные. Петербургъ помнитъ недавнюю утрату, какую понесла Американская Компанiя въ почтенномъ директоре своемъ Кирилле Тимофеевиче Хлебникове, а онъ былъ въ молодости своей прикащикомъ при моемъ отце, о которомъ и отзывался съ уваженiемъ и признательностью въ запискахъ своихъ, напечатанныхъ въ прежнемъ "Сыне Отечества"... Могу уверить, что по-крайней мере въ прежнiе годы, встреча съ такими людьми не была въ Иркутске редкостью. До-сихъ-поръ, названiе Сибиряка заключаетъ въ себе понятiе о человеке проницательномъ н находчивомъ - очень-справедливо. Развязности ума ихъ и - какъ выражается Батюшковъ - способствовало, конечно, и то, что въ Сибирь, и именно въ Иркутскъ, отправлялось всегда много людей, замечательныхъ по разнымъ отношенiямъ, и они незаметно распространили вокругъ себя образованности, по-крайней-мере между избраннейшими людьми. Я уже не помню екатерининскихъ вельможъ, бывшихъ тамъ генерал-губернаторами и губернаторами; но знаю достоверные разсказы о великолепномъ Якоби (генерал-губернаторе) и Ламбе (губернаторе). Замечательно, что оба они были британскаго происхожденiя, и по службе сделались непримиримыми врагами. Ламбъ, кажется, имелъ на своей стороне правоту, и большая частъ почетнейшихъ жителей присоединилась къ нему. Любопытная эта борьба длилась довольно долго, покуда проницательная Екатерина не отозвала Якоби. Эпоху въ исторiи образованности Иркутска составило посольство графа Головкина въ Китай. По известнымъ недоразуменiямъ съ китайскимъ правительствомъ, посолъ долго оставался въ Иркутске - и это не могло не иметь влiянiя на обычаи и даже образованность гражданъ, ибо въ свите посольства первенствовали люди знатные, богатые, ученые. Тогда вошли въ моду даже многiе светскiе обычаи. Въ числе достопримечательнейшихъ генерал-губернаторовъ въ Иркутске были, на моей памяти - Леццано, Селифонтовъ, и наконецъ Сперанскiй. Помню, что на Сперанскаго смотрели, какъ на великаго человека, и какъ въ великомъ человеке замечали даже злейшiе его поступки. Его образъ жизни, его манера обращаться, его мненiя, все было наблюдаемо, пересказываемо, и служило образцомъ для многихъ.

Изъ числа достопамятныхъ военныхъ, помню въ детстве моемъ двухъ человекъ, бывшихъ въ-последствiи героями войнъ Александра. Это были генералы А. А. Сомовъ и Казачковскiй. Жизнь и характеръ перваго изъ нихъ очень-любопытны и вовсе неизвестны, почему я и скажу, что знаю въ немъ вернаго изъ разсказовъ моего отца, который былъ искреннимъ его другомъ. Андрей Андреевичъ Сомовъ, по обычаю дворянъ въ царствованiе Екатерины, былъ записанъ въ военную службу съ самыхъ молодыхъ летъ, имелъ уже чинъ капитана, но вовсе не занимался службою, и весело проводилъ свое время въ Москве. Онъ былъ привлекателенъ наружностью, обхожденiемъ, и талантливъ. Особенно замечателенъ былъ его талантъ къ музыке: онъ имелъ прекрасный голоссъ и мастерски игралъ на мандолине, инструменте совершенно забытомъ въ наше время, да и въ старину не очень употребительномъ. Это видъ гитары, и на немъ-то Сомовъ любилъ аккомпанировать своему прiятному голосу. Иногда, онъ много часовъ, одинъ въ своей комнате, проводилъ въ музыкальныхъ занятiяхъ, и какъ-будто забывалъ въ это время целый мiръ, вообще онъ имелъ голову романическую, задумчивое лицо и чрезвычайно нравился женщинамъ. Находясь въ светскомъ кругу, онъ переходилъ отъ одного успеха къ другому, но наконецъ въ сердце его вспыхнула истинная страсть къ одной богатой и знатной девице. Онъ былъ любимъ ею взаимно, и когда высказалъ ей намеренiе свое просить ея руку - она решительно отвечала ему, что не пойдетъ за него, покуда онъ не будетъ въ генеральскихъ эполетахъ. Можетъ-быть, и эта девица была также романическая голова, и потому желала, чтобъ онъ, какъ рыцарь, доказалъ ей свою любовь и заслужилъ ея руку военными подвигами. Напрасно Сомовъ говорилъ ей, что это можетъ надолго и даже навсегда отсрочить ихъ счастiе, что чины и почести иногда зависятъ отъ случайностей, которыя не всегда встречаются, словомъ, онъ сказалъ все, что можетъ сказать страстно-влюбленный, у котораго изъ рукъ улетаетъ счастье - своенравная красавица его была неумолима и такъ умела подстрекнуть его во обряженiе, что онъ поклялся явиться передъ нею не иначе, какъ генераломъ, но взялъ и съ нея клятву, что она до-техъ-поръ не будетъ принадлежать никому другому.

Немедленно прiехалъ онъ въ Петербургъ и вступилъ въ действительную службу. Это было въ самомъ начале царствованiя императора Павла. Случай, который могъ иметь самыя непрiятныя последствiя, сделался началомъ блестящаго поприща Сомова. Въ то время, офицеры бывшiе часто въ светскомъ круге худо соблюдали правила дисциплины, которую началъ водить во всей должной точности новый императоръ. Сомовъ, однажды зимою, ехалъ въ саняхъ, въ офицерской форме, но въ медвежьей шубе, что было запрещено. Неожиданно на встречу санямъ его подъехалъ самъ императоръ. Сомовъ сбросилъ съ себя шубу, и сталъ въ саняхъ. Экипажъ императора остановился, и, по данному знаку Сомовъ долженъ былъ подойдти къ нему. Вопросы императора сначала были строги, но искренность, откровенность ответовъ, и, можетъ-быть, умная, прiятная наружность виновнаго смягчили высокую душу Павла. Онъ приказалъ записать имя Сомова, и черезъ несколько времени произвелъ его въ следующiй чинъ. Не знаю подробностей, но знаю только, что императоръ обратилъ за него особенное вниманiе, и вскоре назначилъ его исполнять важное порученiе - устроить и собрать въ Иркутске батальйонъ и перевести его въ Камчатку. Сомовъ былъ тогда уже въ чине полковника. Онъ отправился въ Иркутскъ, занялся даннымъ ему порученiемъ деятельно, и съ успехомъ окончилъ. Возвратившись изъ Камчатки, онъ, кажется, еще въ Иркутске, где оставался несколько месяцевъ для какихъ-то распоряженiи - получалъ чинъ генерал-майора. Во все это время онъ жилъ въ доме моего отца, и радовался сколько неожиданному своему счастiю по службе, столько и тому, что можетъ повергнуть стопамъ возлюбленной представить себе тоску и грусть человека истинно чувствительнаго... Никогда не могъ онъ утешаться въ этомъ разрушенiи всехъ плановъ своего счастья, и едва не впалъ въ меланхолiю. Къ-счастiю, военная служба и успехи въ ней развлекли его. Сомовъ сделался въ-последствiи отличнымъ генераломъ Имя его встречаемъ въ исторiи воинъ 1806, 1807, 1808 и 1809 годовъ. До начала войны 1812 года, онъ вышелъ въ отставку, и разстроенное здоровье помешаю ему участвовать въ отечественной воине. Въ отставке онъ женился и кончилъ свои дни въ безвестности. Только знавшiе его сохраняютъ о немъ память, какъ о человеке образованномъ, прiятномъ, истинно-благородномъ.

Кроме лицъ историческихъ, въ Иркутске всегда встречались люди замечательные и въ обыкновенномъ кругу. Бывали также оригиналы, искатели приключенiй. Къ числу оригиналовъ и даже историческихъ лицъ, принадлежитъ известный мореплаватель Хвостовъ, котораго имя неразлучно съ именемъ друга его Давыдова: они жили и умерли вместе. Жизнь ихъ описана оффицiально покойнымъ адмираломъ Шишковымъ и приложена къ изданному имъ сочиненiю Давыдова: "Двукратное путешествiе въ Америку". Но еслибъ можно было изобразить Хвостова въ обыкновенномъ, домашнемъ быту - это показало бы въ немъ лицо чрезвычайно оригинальное и даже поэтическое. Самая мысль его - завоевать Японiю, могла родиться только въ его пламенной голове. Потомъ его бегство отъ охотскаго начальства въ Иркутскъ, его подвиги во время Финляндской войны, самая смерть его - все это необыкновенно. И во всехъ подвигахъ и случаяхъ его жизни былъ неразлученъ съ нимъ Давыдовъ, младшiй летами, но совершенно-противоположный ему степенностью, основательностью, отчетливостью въ каждомъ поступке. Какъ могли эти два человека сделаться истинными Орестомъ и Пиладомъ - непостижимо! Оба они были самыми искренними , ближайшими друзьями моего отца, и потому я знаю о нихъ множество анекдотовъ. Вотъ одинъ, который можетъ служить доказательствомъ силы характера или воли Хвостова. Отецъ мой заведывалъ тогда делами Россiйско-Американской Компанiи въ Иркутске и Охотске, а Хвостовъ и Давыдовъ служили офицерами на корабляхъ Компанiи. Однажды, осенью, надобно было имъ вместе возвращаться изъ Охотска въ Иркутскъ. Известно, что весь этотъ путь совершается верхомъ, черезъ непроходимые леса и дебри, где все потребности жизни надобно иметь съ собою. Опытный въ такихъ поездкахъ, отецъ мой сказалъ Хвостову: "Николай Александровичъ! Что жь ты не запасаешься теплымъ платьемъ въ дорогу? Ведь знаешь, что насъ захватятъ жестокiе морозы и снегъ".-- А что жъ такое? отвечалъ Хвостовъ.-- Я не боюсь ни морозовъ, ни снегу! Отецъ мой напоминалъ ему еще не разъ о теплой одежде, но тотъ всякой разъ беззаботно отговаривался отъ нея. Безъ ведома его, отецъ мой велелъ изготовить ему шубу, теплые сапоги, шапку, и все необходимыя зимнiя принадлежности. Онъ приказалъ все это взять съ собою, и они вместе выехали изъ Охотска. Вскоре Хвостовъ началъ ощущать якутскiй холодъ дрожать въ своей летней одежде. Тогда, отецъ мой съ торжествомъ велелъ вынуть приготовленную для него теплую одежду. Хвостовъ вспыхнулъ, зашумелъ и отказался отъ прiятельской услуги моего отца. Напрасно тотъ представлялъ ему невозможность пробыть на зимнемъ холоде много дней безъ теплой одежды. "Не хочу! не надо!" кричалъ Хвостовъ. "Разве я ребенокъ? баба? разве ты умнее меня? И онъ до самаго Якутска, не слушая несколько разъ повторенныхъ ему предложенiй, дрожалъ въ летней шинели, въ кожаной фуражке, въ обыкновенномъ сюртуке. Правда, онъ жестоко страдалъ и много пилъ рому - но устоялъ на своемъ!

Во время экспедицiи въ Японiю, когда жители защищались отъ его нападенiя, стрела, пущенная со стороны непрiятелей, вонзилась ему въ плечо. Были примеры, что стрелы ихъ, напитанныя ядомъ за острее, и чинили неминуемую смерть. Когда Хвостову напомнили о томъ, онъ, не переставая распоряжаться, сбросилъ себя мундиръ, обнажилъ уязвленное место, велелъ насыпать на него пороху, и зажечь. Рану перевязали, и онъ даже не упоминалъ о ней больше.

Такихъ примеровъ его присутствiя духа известно очень-много. Действуя всегда по внушенiю благороднаго сердца, онъ редко бывалъ виноватъ въ самыхъ бурныхъ своихъ увлеченiяхъ. Несколько разъ въ жизнь свою бывалъ онъ подъ судомъ, но всегда оправдывался съ честiю.

Упомянувъ объ оригиналахъ и искателяхъ приключенiй, я приведу несколько чертъ изъ жизни одного такого героя, котораго видала и помню, потому-что онъ бывалъ во всехъ порядочныхъ домахъ въ Иркутске. Умалчивая о настоящей его фамилiи, скажу только, что его вообще называли вероятно отъ-того, что онъ любилъ куликать, хотя въ обществе являлся всегда самымъ изъисканнымъ щеголемъ, какъ объясню я далее. Происхожденiемъ онъ былъ купецъ, одного города Средней Россiи, где люди его сословiя были почти все староверы. Жены и дочери ихъ сидели взаперти; парады у нихъ оставались прадедовскiе, и все новые обычаи казались имъ ненавистными. Можно вообразить, какъ ужасались они, видя, что молодой согражданинъ ихъ, г. Куликанъ, бреетъ бороду, пудрится, щеголяетъ во французскихъ кафтанахъ, и ведетъ знакомство только съ барами. все это делалось черезъ косящатыя окошки и посредствомъ услужливыхъ кумушекъ-старушекъ. Какъ бы то ни было, уверившись во взаимной любви своей возлюбленной, г. Куликанъ отправилъ сваху по форме къ отцу ея. Старикъ пришелъ въ гневъ, въ ужасъ отъ такого дерзкаго предложенiя, разбранилъ и прогналъ сваху. Тогда г. Куликанъ самъ отправился къ нему и постучался въ ворота, вечно-запертыя. После несколько разъ повтореннаго стука меднымъ кольцомъ, калитка воротъ отворилась въ стоялъ самъ хозяинъ. "Что вамъ угодно, государь мой?" спросилъ онъ, едва удерживая свой гневъ.-- Мне нужно поговорить съ вами о деле сердечномъ для меня и для васъ, Иванъ Борисовичъ... проговорилъ Куликанъ." - Говори, а я буду слушать, отвечалъ гордо старикъ.-- "Дело не такое, чтобъ говорить о немъ здесь, Иванъ Борисовичъ! дело сердечное, касательно вашей дочери...."-- ты смеешь упоминать о моей дочери, негодяй!" взревелъ старикъ всею русскою грудью.-- "Ты осмелился предлагать себя въ женихи ей черезъ сваху, а теперь вздумалъ еще и самъ явиться съ тою же наглостью!.. вотъ я проучу тебя!" И онъ замахнулся длинною тростью, которая была въ рукахъ у него. Ловкiй щеголь отскочилъ отъ него на середину улицы, выпрямился, оперся на свою родную трость, и твердо, но хладнокровно сказалъ:

- Послушай же ты, безумный старикъ! Я прислалъ къ тебе сваху съ честнымъ предложенiемъ - ты прогналъ ее; а являюсь самъ, ты не даешь выговорить слова, ругаешься, готовъ драться!.. Такъ знай же, что дочь твоя будетъ моею женою и безъ твоего соглаciя!

- Ахъ ты, прощелыга! кричалъ Борисовъ.-- Стыдно мне срамить себя, а то измололъ бы все кости твои: прочь, и не смей подходить близко въ моимъ воротамъ.

на твоей милой Маше.

Въ-самомъ-деде, онъ исполнилъ свое слово: не щадилъ ни денегъ, ни даже жизни своей, вошелъ въ сношенiя Марьей Ивановной Борисовой, умелъ ослепить или подкупить всехъ окружавшихъ ее - и увезъ ее, а въ ближайшемъ городе обвенчался съ нею. Нечего доказывать, что она разделяла его страсть и способствала своему похищенiю. Но после этого, имъ уже нельзя было жить въ одномъ городе съ отцомъ, и они уехали въ Москву. Надобно вспомнить, что это происходило летъ восемьдесятъ назадъ, и тогда не вольно спросить себя: какъ могъ образоваться такой характеръ въ глуши, посреди староверовъ, где малейшее отступленiе отъ прадедовскихъ обычаевъ почиталось почти преступленiемъ? Но это было только началомъ приключенiй г-на Куликана. Въ Москве, онъ началъ темъ, что поместилъ свою молоденькую жену въ пансiонъ, учиться танцовать, играть на клавикордахъ и болтать по французски. Онъ выписывалъ ей и себе наряды изъ Парижа, и наконецъ такъ укомплектовалъ свой гардеробъ, что у него самого было триста-шестьдесятъ-пять каштановъ, а у жены его столько же платьевъ и паръ башмаковъ, то-есть, перемена на каждый день года. Белье свое и жены своей посылалъ онъ мыть въ Голландiю. Страсбургскiе пироги была у него обыкновеннымъ блюдомъ. Для стола его всегда откармливались индюки и другiя птицы - миндалемъ!.. Можетъ-быть, читатели подумаютъ, что я пересказываю сказку изъ "Тысячи-Одной Ночи"; но могу уверить, что все это было точно такъ. Разумеется, у человека, живущаго богато и роскошно, всегда бываетъ много друзей, и потому у г-на Куликана было въ Москве самое избранное общество. Онъ и жена его переняли и приняли светскiя манеры. Я знала ихъ, когда они была уже не въ молодыхъ летахъ, и, признаюсь, немного встречала я людей, столько прiятныхъ въ обхожденiи. Какая то особенная вежливость, кротость и непринужденность отличала ихъ. Важный вопросъ: откуда бралъ г. Куликанъ деньги для своихъ огромныхъ расходовь - былъ и остается загадкою. Известно, однакожь, что иногда онъ крайне нуждался въ деньгахъ, закладывалъ и продавалъ самыя необходимыя вещи, и опять, чрезъ несколько времени, начиналъ жить съ прежнею роскошью. Вероятно, онъ велъ больную игру, потому-что все знаменитые современные игроки были друзья его, и самъ онъ былъ генiй во всехъ карточныхъ играхъ; не редко видали его въ картами въ рукахъ, и онъ игралъ, по-видимому, только для забавы, для партiи въ небольшую игру, и до старости казался только добродушнымъ ветренникомъ. Кажется, больше для виду, нежели действительно, онъ имелъ и некоторыя торговыя дела, прожилъ даже несколько летъ въ Сибири, отчасти по деламъ Россiйско-Американской Компанiи, изумлялъ Иркутскъ своими прихотями и роскошью, ездилъ въ Америку, и вскоре после этого былъ пораженъ параличемъ. Въ это бедственное для него время, уже въ старыхъ летахъ, онъ неожиданно получилъ наследство: умеръ отецъ его жены, который никогда не видалъ ея после бегства изъ родительскаго дома, проклиналъ похитителя ея, и былъ жестокосердъ до последнихъ дней своей жизни. Передъ смертью, онъ простилъ непокорную дочь и не лишилъ ея наследства, которое оказалось значительнымъ. Замечательно, что г. Куликанъ, какъ маршалъ Ришльё въ маломъ виде, испытавшiй въ жизни своей всю роскошь и негу, жилъ въ последнiе голы такимъ же староверомъ, какъ и другiе сограждане его. Возвратившись къ намъ, разбитый параличемъ, онъ отпустилъ длинную бороду, нарядился въ длиннополый сюртукъ, и на костыляхъ ковылялъ въ церковь къ каждой службе, а остальное время лежалъ или читалъ церковныя книги.

Изъ разсказовъ моихъ можно вплоть, что жизнь образованнаго класса въ Иркутске была совершенно европейская; что тамъ всегда было общество избранное, где являлись многiе люди, достопамятные или замечательные по разнымъ отношенiямъ. Но это не мешало въ томъ же городе сохраняться всемъ чисто-русскимъ обычаямъ и приданiямъ. Самый языкъ и манера выражаться тамъ чисто-русскiе, и если бы не противная интонацiя или аксанъ, какимъ отличается выговоръ иркутскихъ жителей, то у нихъ можно было бы искать истиннаго русскаго языка. Но эти возвышенiя и пониженiя голоса, эти грубыя ударенiя на о - чрезвычайно непрiятны, особенно тому это не привыкъ къ нимъ или отвыкъ отъ нихъ. Надобно прибавить, что таковъ выговоръ только простолюдиновъ. Въ разговоре другихъ только отзывается областная грубость аксана. Въ Иркутске, какъ и въ другихъ отдаленныхъ отъ столицъ городахъ, многiе предметы имеютъ свои областныя названiя; много сохранилось старинныхъ словъ, которыя не употребляются больше въ языке современномъ. Для изучающихъ русскiй языкъ ученымъ образомъ, любопытно было бы узнать ихъ, потому-что они, по-крайней-мере, поясняютъ другiя слова. Целыя выраженiя книжныя сделалось также какъ-бы пословицами или поговорками. Прежде употребляли много выраженiи священнаго писанiя, и до-сихъ-поръ остаются изъ нихъ некоторыя въ общемъ употребленiи между народомъ. На-примеръ, часто услышите: "Не насытится око зренiемъ, умъ богатствомъ"; "Аще не Господь созиждетъ домъ, всуе труждается", "Гордымъ Богъ противится", "Послушанiе паче поста и молитвы", "Не останется камень на камени", и много подобныхъ.

Замечательно, что старики, совершенно Русскiе по своему воспитанiю и образу жизни, еще не такъ давно употребляли въ обыкновенномъ разговоре множество старинныхъ словъ русскихъ и изъ церковнаго языка; употребляла даже целыя реченiя, которыя можно было бы вставить въ любую летопись. Это ясно показываетъ, что не только до временъ Петра, который ввелъ въ языкъ нашъ много словъ иностранныхъ и еще больше словъ и даже целыхъ фразъ, переведенныхъ после Петра-Великаго, удерживался совсемъ не тотъ языкъ, которымъ говорятъ теперь все Русскiе. Кто въ наше время употребляетъ слова: окаянный, красный, присный око, здравствовать, вскую?-- а я еще слыхала ихъ въ устахъ стариковъ. Они употребляли даже целыя изреченiя, составленныя въ какомъ-то старинномъ духе. Одинъ почтенный старецъ, слыша о победахъ Суворова, обыкновенно восклицалъ: "Дай, Боже, здравствовать господину Суворову!" Екатерину Великую называлъ онъ не иначе какъ; "Матушка-Царица", или: "Матушка-Императрица". Изъ разговоровъ такого старца можно было бы составятъ целый словарь стариннаго русскаго языка.

Кстати, приведу здесь несколько словъ и изреченiй, которыя случалось мне слыхать отъ старыхъ людей не въ одномъ Иркутске.

девица", "красное солнышко", или "солнце", "красная жизнь", "красныя дети" (когда было двое детей, сынъ и дочь); "красное крыльцо" значило нарядное крыльцо; хорошее лето - "красное лето". Если кто провелъ жизнь свою счастливо, про того говорили: "жилъ красовался", или: "жили золото весили"; а кто провелъ жизнь весело, о томъ выражались: "было попито, поедено, вкрасне, вхороше похожено". Золото называли также краснымъ.

Слова: "добрый", "добро", также применялись ко многому. Говорили: "Добрая одёжа (одежда)", "добрая шуба", "добрая мука", "доброе пиво". Имуществе, пожитки называли "добромъ".

Хваля, говорили: "Какъ наливное яблочко, какъ дыня, какъ мытая репочка, какъ маковъ цветъ, какъ лебедь белый". Упоминая о луне, или применяя въ ней что-нибудь, называли ее не иначе, какъ "светёлъ месяцъ"; упоминая о звездахъ, прибавляли: "чистыя звезды". Громъ называли "малость Божiя". Если загаралось отъ молнiя, то говорили: "отъ милости Божiей".

Многiе изъ старыхъ людей были мастера прибавлять ко всякой речи какую-нибудь поговорку или прибаутку, и здесь-то, мне кажется, надобно искать настоящей игривости русскаго ума. Если въ разговоре встречалось, на примеръ, слово о косе, то старикъ немедленно прибавлялъ: "русая коса, до шелкова пояса". О хозяине и хозяйке: "хозяинъ въ дому, какъ медведь въ бору, а хозяюшка въ дому, какъ оладья въ меду". Не привожу здесь множества известныхъ всемъ выраженiй, каковы: "Очи сокольи, брови собольи, грудь лебединая, а походка павлиная".-- Милости просимъ хлеба-соли откушать, лебедя пору

Это было обычаемъ и принадлежностью всехъ разговорчивыхъ, веселыхъ стариковъ. Но между ними бывали исключительные сказочники или баюны, которые хотя не сами выдумывали то, что разсказывали, но умели повторять старое со множествомъ шутокъ, прибаутокъ, встатвныхъ выраженiй, и притомъ съ какою-то веселостью, съ какимъ-то удальствомъ, которыя развеселяли и заставляли хохотать слушателей. Вступленiемъ къ разсказамъ ихъ была не одна известная присказка: "На море на Окiане, и острове на Буяне", и проч. Такихъ присказокъ было множество, и каждый даровитый разсказчикъ придумывалъ что-нибудь свое или прибавлялъ что-нибудь новое къ старому. Я приведу несколько примеровъ.

Вотъ начало вступленiя:

варили пиво къ батюшкину рожденью; варили семь дней, и наварили сорокъ бочекъ жижи да жижи, а сорокъ бочекъ воды да воды, хлеба разнаго пошло семь зеренъ ячменю, да три ростка солоду, а хмель позади избы росъ. Проголодался я добрый молодецъ, и свинья по двору ходитъ такая жирная, что идетъ, а кости стучатъ какъ въ мешке;" хотелъ я отрезать отъ нея жиру кусокъ, да ножика не нашелъ, такъ и спать легъ; всталъ рано, захотелось жевать пуще прежняго; пошелъ, взялъ кусочекъ хлебца, хотелъ помочить въ воде, да онъ въ ведро не пролезъ: сухой и съелъ."

Такую безтолковщину продолжалъ разскащикъ покуда ума хватало, а слушатели безъ умолку смеялись нечаянностямъ разсказа его, которому придавалъ онъ выраженiе тономъ, пониженiемъ м повышенiемъ голоса, а кстати и движенiями. Затемъ начиналась самая сказка, где также событiя отличались нелепыми сближенiями, и перемешивались съ разными приговорками и присказками. Почти каждая сказка заканчивалась свадьбою, и разскащикъ прибавлялъ въ заключенiе: "Я тамъ былъ, медъ, пиво, пилъ, по усамъ текло, а въ ротъ не попало; дали мае каштанъ, я наделъ, иду путемъ-дорогою, а ворона летитъ да кричитъ: синь да хорошъ; а я думалъ: скинь да покажь; скинулъ, положилъ подъ кустикъ, пришелъ на завтра, только место знать, а кафтана нетъ и не видать. Такiя окончанiя, вступленiя, и въ средине разсказа безпрестанныя вставки, то-есть поговорки, прибаутки, нравоученiя, присказки, известныя оговорки, въ роде: "скоро сказка смывается, а не скоро дело делается", или: "это еще не сказка, а присказка, сказка все впереди, занимали много места и составляли такую важную часть самаго разсказа, что нить или связь излагаемыхъ происшествiй была не главное: главное было искусство разказчика. Я слыхала удивительныхъ въ своемъ роде мастеровъ этого дела въ Иркутске. Въ доме моихъ родителей былъ ночной сторожъ, или какъ тамъ называютъ: это былъ, можно сказать, необыкновенный разскащикъ и замечательный по разнымъ отношенiямъ старикъ. Ему было тогда летъ семьдесятъ, и хотя онъ былъ не великъ ростомъ и худощавъ, но здоровъ, всегда веселъ, и при томъ прожора и разскащикъ неутомимый. Когда, вечеромъ, надевъ на себя охабень или тулупъ, онъ съ длинною дубиною выходилъ на свою ночную стражу, вокругъ него собирались все свободные въ доме люди и упрашивали разсказать что-нибудь. Долго онъ отделывался отъ нихъ шутками и прибаутками, и наконецъ, за хорошiй нюхъ къ галерее своего дома, где онъ сиживалъ по вечерамъ, и заставлялъ Терентьича разсказывать. Главный интересъ его разсказа былъ въ его манере разсказывать, потому-что сказки были все известныя, кроме отдельныхъ анекдотовъ, которые онъ приводилъ всегда кстати. Напримеръ, когда речь доходила до мужика, солдата, дьячка, и тому подобныхъ лицъ, разскащикъ почти всегда делалъ небольшое отступленiе, въ роде следующаго: "Солдатъ! А что такое солдатъ? человекъ Божiй, и пр. Шла партiя солдатъ по деревне, и досталось одному солдату на квартеру въ старой старухе, такой корге, что и ведьмы пугались ея. Солдатъ вошелъ въ ней въ избу, по христiански помолился, по-русски поклонился, и чествовалъ хозяйку добрымъ словомъ: Здравствуй, бабушка-старушка, рада не рада гостю, а дай что-нибудь порвать! - Да что же тебе, родимый мой?-- отвечаетъ старуха, будто и не домекаетъ, что онъ голоденъ. - Была где-то веревка старая, да и ту ребятишки утащили. - "Ну, такъ нетъ ли у тебя чего поклевать! Овса, либо крупъ я не сею, съ неба они не сыплются.-- "Ну, такъ нетъ ли у тебя чего-нибудь поесть? невидывала. Постой же ты, старая ведьма, думаетъ про себя солдатъ. Научу я тебя царскихъ слугъ кормить - вдесятеро поплатишься.-- Такъ и сварить у тебя нечего?-- ничего нетъ, родимый.-- Ну, а вотъ подъ лавкой топоръ лежитъ.-- Да что жъ топоръ! ведь его не укусишь, родимый!-- Твоими зубами не укусишь, а наше дело солдатское. Я изъ него похлебку себе сварю, да съ похлебкой и съемъ.-- Старуха ухмылилась: посмотрела бы, какъ ты станешь топоръ грызть!-- "Разварю, да и съемъ!"-- Старуха ужь просто-за просто засмеялась!-- Пожалуй, вари топоръ, а коли разваришь, такъ и кушай на здоровье.-- Ну, спасибо и за то, бабушка! Пойду же наберу хворосту, да разведу огонь, а ты воды приготовь въ чугунке. Служивый-то смекнулъ, что топоръ широкiй, новенькiй, верно больше рубля стоитъ. Вотъ онъ вышелъ изъ избы, подозвалъ товарища, и говоритъ: "Слушай меня: какъ увидишь что изъ трубы въ квартире моей сильный дымъ пойдетъ, подбеги къ окошку, застучи, да и зови: сборъ де скатъ, въ походъ. А ужь за то будетъ у насъ и добрый ужинъ, и по доброй чарке водки."-- Воротился онъ въ избу съ охапкой хворосту, а старуха ужь и воды въ чугунке приготовила, и таганчикъ на шестокъ поставила, и трубу открыла. "Посмотрю, говоритъ, поучусь какъ топоры варятъ, да съ похлебкой едятъ". А сама со смеху помираетъ - думаетъ, провела я солдата-то; поваритъ, поваритъ топоръ, да такъ и уйдетъ. А солдатъ не унываетъ, разводитъ огонь подъ чугункой, да еще соли спрашиваетъ. "Дай, бабушка, соли - безъ нея невкусно будетъ."-- Возьми, родимый, за полице.-- Вотъ онъ взялъ соли, посыпалъ въ воду, а какъ вода стала закипать, такъ и топоръ опустилъ въ нее. Старуха сидитъ, да посмеивается, а онъ кипятитъ воду, пробуетъ ее, да приговариваетъ: нетъ, все еще сыръ, и навару не далъ! Вотъ ужъ вода давно ключемъ кипитъ, а онъ все только раздарабарываетъ со старухой, да пробуетъ кипяченую воду. Старуха со смеху помираетъ, а онъ и говоритъ, какъ-будто самъ съ собой: "Нетъ, видно, мало огня! Дай еще хворосту прибавлю на огонь". Прибавилъ, пошла трескотня, и дымъ повалилъ изъ трубы. А товарищъ-солдатъ какъ завиделъ изъ трубы сильный дымъ, подскочилъ къ окуну, стучитъ и кричитъ: "Семенъ Семеновъ! Въ походъ! живо собираться къ капитанской квартере!-- Ахти! закричалъ солдатъ:-- какъ же быть-то? Взялъ железную чумичку, вынулъ топоръ изъ кипятку, держитъ въ рукавице, да и пробуетъ: "Сыръ еще, сыренекъ", говоритъ "да ужь нечего делать: съемъ дорогой каковъ есть! прощай, бабушка-старушка! Дай Богъ тебе здоровья: видала, какъ солдаты топоры варятъ и едятъ?" И былъ таковъ съ топоромъ. А старуха потомъ разсказывала за диво, что солдатскими зубами и сырой топоръ разгрызть можно."

Къ этому прибавлялось несколько нравоученiй, въ русскомъ духе сказанныхъ, и такая вставка только разнообразила главный разсказъ. Разумеется, Терентьичъ говорилъ гораздо острее, выразительнее по-русски нежели я съумела передать его слова. Это только "Фрейшицъ, разыгранный перстами робкихъ ученицъ".

Мне кажется вообще, что занимательность и прелесть русскихъ сказокъ зависела больше отъ искусства разсказчиковъ, нежели отъ самаго содержанiя ихъ. Сказки русскiя вообще очень не замысловаты содержанiмъ, а какъ оне сохранились только въ изустныхъ разсказахъ, то теперь даже трудно узнать ихъ въ первобытномъ, оригинальномъ ихъ виде. Терентьичи встречаются уже редко, а что до-сихъ-поръ напечатано, то не даетъ понятiя объ истинномъ разсказе русской сказки. Еще лучше изданiя такъ-называемыя лубочныя, съ картинками, или съ панками, какъ выражаются въ Иркутске; въ техъ, по-крайней-мере, издатели не мудрствовали, не стирали оригинальности съ разсказа; но другiе хотели улучшить его, и портили темъ. Не думаю, чтобъ можно было теперь возстановить наши народныя сказки въ настоящемъ ихъ виде, ибо, повторяю, что не содержанiе, а разсказъ составлялъ все ихъ достоянiе. Я упомянула, какъ разсказчики выказывали народное остроумiе при словахъ: "солдатъ, дьячекъ", и тому подобныхъ. Но они останавливались мимоходомъ на множестве словъ, и поясняли ихъ какимъ-нибудь присловьемъ или разсказомъ. При словахъ: "ворона", "сова", "непогода", "ночь", "солнце", "месяцъ", и безчисленныхъ другихъ, бывали прибаутки и присказки. Все это теперь потеряно для насъ невозвратно.

оно преданiемъ, поясняющимъ его названiе. Летъ сто назадъ прiехала туда, неизвестно откуда, девица, высокаго роста, красивая, и, какъ видно, очень неустрашимая, потому-что она одна-одинехонька поселилась на этомъ месте, построила тамъ себе избушку, внесенную частымъ тыномъ, держала злыхъ собакъ и не пускала къ себе никого. Она сама работала въ своемъ городе, а для необходимыхъ пособiй въ работе и для посылокъ въ городъ прихаживала къ ней старуха посельница. Она-то разсказывала про нее, какая она умница и разумница, какъ она, то работаетъ въ огороде, то сидитъ за книгами, а какъ заговоритъ о чемъ, то будто сладкимъ медомъ польетъ. Никто не смелъ подходить къ ея жилищу, а если кто отваживался на это, то она становилась въ своемъ дворе на какое-то возвышенiе и показывала рукой, чтобъ онъ удалился; если же онъ не слушался, то она выпускала за него своихъ собакъ, и дерзкiй нарушитель ея приказанiй радъ былъ унести ноги. Она провела много летъ такимъ-образомъ, и въ старости своей допускала къ себе некоторыхъ изъ иркутскихъ жителей, которые являлись просить совета у нея въ трудныхъ случаяхъ, и возвращались въ восторге отъ ея ума и красноречiя. Она умерла оставшись неизвестною, такъ-что никто не зналъ ни имени, ни происхожденiя ея, но за мудрость и чистое поведенiе прозвали ее Царь-Девицей. Избушка ея наконецъ истлела, исчезла, но место до-сихъ-поръ называется

Такихъ замечательныхъ почему либо местъ вокругъ Иркутска есть несколько. Такъ, напримеръ; Шведово-Зимовье было ни Шведа, ни зимовья, а проходившiе вечеромъ или ночью видели тамъ огоньки, видели даже, что самъ Шведъ выходилъ со свечей въ руке и гасилъ ёе, оборотивъ внизъ. Но кто решался искать клада, тотъ обыкновенно заблуждался въ лесу и не находилъ даже самаго места Шведова Зимовья. Вообще о кладахъ и богатствахъ вокругъ Иркутска было довольно преданiй и разсказовъ. Не намекали ль они на золотоносныя богатства, открытыя въ наше время? Мне не разъ приходило на память, что верстахъ въ двадцати отъ Иркутска есть два урочища, называемыя Малая и Большая-Рудоплавная. Преданiе говорило, что за месте ихъ когда-то были заводы, где плавили руду; но какую, когда, и кто? неизвестно. Гораздо любопытнее тамошняя местность, въ рудоплавной есть протокъ, точно вырытый каналъ шириной не больше сажени, но очень глубокiй, и идущiй, какъ я слыхала, издалека, изъ какихъ-то горъ. Почему бы не попытаться изследовать эту местность и преданiе о руде: можетъ-быть, тутъ открылся бы богатейшiй золотой прiискъ? Въ преданiяхъ бываетъ иногда смыслъ.

Въ заключенiе разсказовъ моихъ объ Иркутске, упомяну и о тамошней природе. Она имеетъ тамъ свои прелести и я, видевъ после природу лучшихъ областей русскихъ, даже проживъ несколько летъ на берегахъ Чернаго-Моря, не разлюбила природы иркутской. Особенно местность самого Иркутска, въ некоторыхъ отношенiяхъ - несравненна. Окруженный съ трехъ сторонъ живописными, громадными горами, а съ четвертой окаймленный величайшею къ мiре рекою, Ангарой, онъ красиво раскинутъ за гладкой равнине, пересекаемой еще двумя реками, Иркутомъ и Ушаковкой. Въ другихъ местахъ и эти две, довольно большiя реки, почитались бы драгоценными; но вливаясь въ Ангару, оне кажутся ручьями Ангара внушительна своимъ многоводiемъ. Вытекая изъ Байкала, или Святаго-Моря, какъ называютъ его иные, она и подъ Иркутскомъ, уже пробежавъ около 60 верстъ, еще имеетъ более версты ширины, и быстрота ея такъ сильна, что на поверхности видны всегда волны, погоняющiя другъ друга. Ангара очень глубока, но вода въ ней совершенно прозрачна, и сквозь нея видны все камешки и даже травки на дне. Отъ такой глубины, быстроты и огромности, Ангара холодна и въ самые палящiе жары. О быстроте ея можно судить во время перевоза отъ одного берега къ другому, производимаго за большихъ гребныхъ судахъ, называемыхъ судно относитъ за версту и более внизъ, такъ-что его всегда тянутъ после этого бичевою къ месту пристани. называется замерзанiе Ангары, которое бываетъ редко ранее половины декабря, хотя въ то время уже во всехъ окрестностяхъ господствуетъ настоящая зима. Только после долгихъ и сильныхъ морозовъ на реке появляются льдины, которыя постепенно делаются больше, идутъ чаще, гуще наконецъ сталкиваются, плывутъ громадою, и производятъ такой шумъ и ревъ, что на берегу реки нельзя разслушать самой громкой речи. Борьба льдинъ оканчивается темъ, что оне останавливаются и замерзаютъ въ самыхъ неправильныхъ неровностяхъ, такъ что въ иныхъ местахъ выдвигаются громадами. Въ это время переездъ черезъ реку прекращается на некоторое время, покуда не срубятъ и не сгладятъ за ней неуклюжихъ льдинъ.

Растительное царство въ Иркутске и всей дальней Сибири, довольно бедно, потому-что лето тамъ кратковременно, а зимнiе морозы такъ сильны, что ихъ не переноситъ ни одно нежное растенiе на открытомъ воздухе. Равняя зима настаетъ въ Иркутске съ половины октября, поздняя съ половины ноября; сильные морозы продолжаются постоянно до половины февраля, а иногда и далее. Весна наступаетъ быстро; какъ въ северныхъ климатахъ, хотя Иркутскъ находится на одной широте съ Кiевомъ. Въ Европейской Россiи, начало весны предвещаютъ жаворонки; но въ Иркутске и его округе ихъ не бываетъ. Тамъ нетъ ни соловьевъ, ни даже чижиковъ. Изъ певчихъ птицъ есть малиновки, зяблики, скворцы, клесты, щуры, иволги, синицы; есть еще птички, называемыя въ простомъ народе соловейками: оне меньше соловьевъ, но похожи на нихъ и поютъ очень-прiятно. Когда снегъ еще несовершенно сошелъ, первыя изъ отлетныхъ птицъ появляются "ласточки прилетели, тепло будетъ". Ихъ везде почитаютъ за птицъ благодатныхъ, предвестницъ счастья. Замечу мимоходомъ, что мы большею-частiю смотримъ на природу равнодушно; а она всегда и везде представляетъ множество предметовъ любопытныхъ, къ которымъ, кажется, трудно привыкнуть до равнодушiя. Напротивъ, я понимаю, что не только ученому, но и самому простому человеку можно и даже естественно пристраститься къ созерцанiю явленiй природы. Живя въ Сибири, я много разъ наблюдала бытъ ласточекъ. Особенно въ Иркутске, эта милая, и, какъ почти везде, неразлучная съ жилищами человека птичка, во многомъ не походитъ на ласточекъ другихъ местъ Россiи. Тамъ она гораздо красивее: грудь и брюшко у нея покрыты прелестными перышками цвета неопределенно-розоваго съ оранжевымъ; крылья и головка сизо-черныя; на шейке белое пятнышко. Стрижи также родъ ласточекъ, но они совсемъ не такъ красивы: у нихъ грудь и брюшко белыя, крылья и спинка сизо-черныя, но безъ двухъ раздвоенныхъ перышекъ въ хвосте, которые придаютъ такую оригинальность виду ласточки, и кажется способствуютъ быстроте ея полета. Известно, что ласточка летаетъ съ быстротою стрелы, оборачивается въ воздухе съ чрезвычайною ловкостью, и большую часть времени проводить въ летаньи; она почти лишена способности ходить, и, садясь очень редко на землю, едва передвигаетъ свои короткiя ножки; но вспорхнувъ на воздухъ - она въ своей стихiи. Она можетъ быть названа по-преимуществу летучею птичкою. Ласточки вьютъ свои гнезда подъ крышами, въ углахъ или подъ окнами. Сперва веселыя гостьи какъ-будто все осматриваютъ, потомъ начинаютъ поправить старые гнезда иди устроивать новыя. Оне занимаются этимъ съ такою неутомимою деятельностью, что въ три, четыре дня оканчиваютъ себе новое гнездо, искусно-слепленное изъ грязи, травокъ, и уложенное внутри мохомъ и отчасти мягкими перышками. Все это приносятъ оне издалека въ своемъ носике, и потому безпрерывно подлетаютъ къ гнезду или отлетаютъ отъ него. Иногда, какъ-бы радуясь успешной работе, оне садятся где-нибудь подле и распеваютъ свои веселыя песни. Пенiе ихъ отличается какою-то роскошною, искреннею веселостью, и хотя многiя птички поютъ гораздо лучше ихъ, но ни одна не поетъ такъ мило. На полете, рея въ воздухе, оне также оглашаютъ его своимъ усладительнымъ щебетанiемъ. Когда гнездо кончено, самка кладетъ яйца и садится на нихъ, а самецъ безпрестанно летаетъ, приноситъ ей пищу, состоящую изъ равныхъ насекомыхъ, садится иногда возле и утешаетъ свою подругу пенiемъ, или на несколько времени занимаетъ ея место, давая ей свободу пореять въ воздухе. По выводе птенцовъ, самецъ и самка оба приносятъ имъ пищу, безпрестанно подлетая къ гнезду. Когда дети ихъ выростутъ, наконецъ, такъ, что могутъ вылететь изъ гнезда, они сначала перелетаютъ только на крышу того строенiя, где ихъ гнездо, и тамъ, небольшими перелетами какъ-бы испытываютъ свои силы. Черезъ несколько времени начинаютъ и молоденькiя ласточки реять въ воздухе и находить сами себе пищу. По окончанiи лета, ласточки готовятся къ отлету, собравшись многочисленными стаями, и несколько дней какъ-будто упражняютъ въ томъ молодыхъ. Усевшись тысячами за какомъ-нибудь большомъ зданiи, оне съ пенiемъ и чириканьемъ вспархиваютъ, летятъ въ одну сторону, и возвращаются за прежнее место. Замечательно, что вообще оне прилетаютъ весною и улетаютъ въ конце лета не вдругъ, а по замечанiю старожиловъ, въ три раза. Раннiя выводятъ детей раньше и раньше отлетаютъ; другiя делаютъ то же позже. Въ Иркутске уверены, что отлетъ ихъ бываетъ постоянно 1-го, 6-го и 15-го чиселъ августа, т. е. въ спасовы дни. Не могу подтвердить, точно ли въ эти дни, но и сама много разъ видела, какъ, около означеннаго времени, въ срокъ отбытiя ихъ, стая, готовая лететь, усаживается рядами по кровлямъ и заборамъ - будто наблюдая старинный русскiй обычай садиться передъ отбытiемъ въ путь,-- потомъ поднимаются все, летятъ и исчезаютъ въ отдаленiи. Въ Сибири простолюдины говорятъ, что ласточки улетаютъ на теплыя воды; не знаю также, съ чего взяли, будто усталыя изъ нихъ садятся на спину лебедей. Въ Россiи мне, по-крайней-мере, не случалось заметить въ ласточкахъ такой общежительности и домовитости, какою отличаются оне въ Сибири, или лучше сказать, въ Иркутской-Губернiи. Любопытно, что описанныя мною ласточки, отличныя, отъ русскихъ ласточекъ своимъ розово-оранжевымъ брюшкомъ и такою же грудью, встречаются только по реку Канъ, бывшую границу Иркутской-Губернiи - по другую же сторону реки встречаются уже обыкновенныя ласточки. Ловкость и быстрота ласточекъ всего лучше бываетъ видна, когда оне окружаютъ ястреба, врага своего. Безчисленное множество слетается ихъ вокругъ него, чирикаютъ, вьются вокругъ, но никогда не удается ему схватить или зашибить ни одной изъ нихъ. Какiя хитрости употребляетъ онъ - и все напрасно! Иногда онъ бросится въ толпу ихъ, внизъ, вверхъ, по всемъ направленiямъ, но оне мгновенно разсыпаются, и тотчасъ опять окружаютъ его. Иногда, будто утомившись, онъ тихо полетитъ отъ нихъ прочь, и оне толпою преследуютъ его, какъ вдругъ онъ обернется, молнiей кинется на нихъ - и всегда неудачно. Ласточки издревле любимы вашимъ народомъ: никогда и нигде не делается имъ ни малейшаго вреда; напротивъ, почитается добрымъ предвестiемъ, когда оне во множестве поселяются въ доме. Желая похвалить женщину или девицу, говорятъ: ласточка-касаточка. Въ песняхъ часто упоминается о ласточкахъ. Домъ, хорошо устроенный, называется ласточкинымъ гнездышкомъ. Державинъ описалъ ласточку въ особомъ стихотворенiи. Но где отъ встретилъ ее въ Россiи съ грудью красно-белою? Не на дальнемъ ли севере, въ Олонецкой или въ Архангелогородской Губернiи? Можетъ бытъ, тамъ она похожа на иркутскую.