Приглашаем посетить сайт

Балан Виктор: Дни Булгакова

ДНИ БУЛГАКОВА

У каждого из нас - свой Булгаков. У меня, киевлянина, он тоже - особенный, близкий. Я десятки, может сотни раз, проходил мимо его дома на Андреевском спуске, заходил во двор, заглядывал в окна, пока там не было музея, посетил и музей, когда он был еще "народный", т. е. билеты не продавали, а деньги бросали в коробку. Откликнулся на призыв принести, что сохранилось из предметов быта "раньшего времени" (нашел среди домашнего хлама, не смейтесь, секач для мяса и одежную щетку).

Булгаков, возможно, последний русский классик, но не эпигон, а писатель с ясными приметами литературы нового времени, которое, увы, тоже в прошлом. Булгаков - писатель "Божьей милостью", писатель с тайной, с загадкой. Таков он и как личность.

Но не следует им без меры обольщаться им ни как писателем, ни как личностью. В "Мастере и Маргарите" видны нестыковки, Булгаков не держал в руках гранок повести, ее строк не касался редакторский карандаш. Язык его пьес - выше похвал, но он несколько "литературен", он больше для художественного чтения, чем для сцены. О непривлекательных чертах Булгакова поговорим позже и мельком.

"Дни Турбиных". Мы не можем сейчас представить, что значило появление этого спектакля, а несколько ранее - повести "Белая гвардия", основы пьесы, в условиях большевистской России середины 20-х годов. Мы ныне спокойно воспринимаем и двуглавых орлов, и погоны (давно) и обращение "господин". Сказать, что все это вызывало тогда скрежет зубовный - мало. Симпатия к этим атрибутам прошлого могла иметь следствием не только упомянутый метафорический звук, но и реальный грохот выстрелов при исполнении смертного приговора.

Коротко о родословной Булгакова. Предки его и со стороны отца и со стороны матери были из духовного сословия. Отец - профессор Киевской духовной академии, статский советник, следовательно - дворянин. Сам Михаил Афанасьевич закончил Киевский университет Святого Владимира. Итак, по всем показателям он - белая кость. Булгаков и служил белым. Правда, недолго, и не как воин, а врач, по свой первой специальности.

Ни по происхождению, ни по воспитанию, ни по влиянию окружающих Булгаков никак не вписывался в понятие "советский писатель" или просто человек советской системы. Он не был ей врагом, но он ей не сдался. Булгаков просто признал ее победу и совершенно искренне считал ее положение прочным.

Поведение Булгакова в этих условиях было достаточно открытым и смелым. Высказывания, выступления, даже показания на допросах в ОГПУ - без всякой утайки. Именно это ставило Булгакова в необычное положение. Власти имели о нем правильное, четкое представление. Вот примеры прямоты Михаила Афанасьевича.

Выступая на диспуте в Колонном зале Дома Союзов (август 1926 г.)

"Пора перестать большевикам смотреть на литературу с узкоутилитарной точки зрения и необходимо, наконец, дать место в своих журналах настоящему "живому слову" и "живому писателю". Надо дать возможность писателю писать просто о человеке, а не политике".

Вот слова Булгакова, взятые из протокола его допроса в ОГПУ 22 сентября 1926 года:

"Мои симпатии были всецело на стороне белых… Советский строй считаю исключительно прочным… Вижу много недостатков в современном быту (я это понимаю как "бытие" В. Б.) и благодаря складу моего ума отношусь к нему сатирически… На крестьянские темы писать не могу, потому что деревню не люблю… Рабочим бытом интересуюсь мало". И главное: "Я всегда пишу по чистой совести и так, как вижу!" (восклицательный знак принадлежит самому писателю).

Нетрудно понять, что было на душе Булгакова, как он относился к власти и после допросов, и после обыска, при котором у него конфисковали сугубо личный дневник.

Важно подчеркнуть, что Сталин очень рано заметил Булгакова. Конечно, не по фельетонам в "Гудке", а по первой публикации в "Правде" ("Эмигрантская портняжная фабрика", февраль 1922 г.). Вообще печататься Булгаков начал в ноябре 1919 года на белогвардейском Юге, а в Москву он переехал с первой женой Татьяной Николаевной в сентябре 1921-го.

современности и недавнее, но безвозвратно минувшее прошлое.

В обрисовке всего дореволюционного советская власть требовала от писателей только черной краски. Особенно это касалось офицеров-золотопогонников. К дореволюционному прошлому России Булгаков относился без иллюзий, так же, как к деятельности многочисленных эмигрантских организаций. Очень показательна его запись в дневнике, связанная с "манифестом великого князя Николая Николаевича", слух о котором ходил в Москве: "Черт бы побрал всех Романовых! Их не хватало".

Хотя сам Булгаков всеми нитями сердца был связан с персонажами "Белой гвардии", их дело он считал проигранным. На что же надеялся писатель, каким видел будущее России? У него нет ни деклараций, ни прогнозов на этот счет. Сатирические грани его таланта должны были помочь стране очиститься от крови и скверны, а положительные, полнокровные образы его любимых героев, перешедших на службу новому режиму, показывали, что будущее - за добром, единением здоровых сил, любовью. Собственно говоря, без такой надежды, без такого ожидания - человеческая жизнь теряет смысл.

"Турбины", как персонажи, появились у Булгакова еще в январе 1921 года, когда он написал пьеску "Братья Турбины". Сейчас эта фамилия каждому напоминает и писателя, и его героев - дворян, офицеров. Но название новой пьесы, "Дни Турбиных", принадлежит Станиславскому, он тонко, по-режиссерски, почувствовал, что оно лучше названия романа - "Белая гвардия". Кстати, это фамилия прадеда писателя по матери.

Персонажи пьесы противопоставлены друг другу не по классовому или сословному признаку, как это было принято, лучше сказать - как требовалось в те годы (лучшие примеры - "Хождение по мукам" А. Толстого и "Любовь Яровая" Тренева). Больше чем линия фронта, их разделила верность родине, нравственный долг - и предательство, моральное падение. Семья Турбиных и их друзья - в одном лагере, отщепенец Тальберг, (зять, немец), сторонники Петлюры и Скоропадского (самостийники, кайзеровцы) - в другом. "Красных" на сцене нет, но они близко, они наступают, их победа грядет. Для Турбиных родина (и семья) - высшая ценность, они все переходят на службу новой силе. Так и Булгаков - он остался в России, может волею обстоятельств, но без нее он жизни не мыслил. Но его семью, большую, дружную, революция разбросала по миру.

русских родных и друзей, с их культурой, традициями, но и с их предубеждениями. Следует сказать прямо - Булгаков не был ни украинофилом, ни юдофилом.

В феврале 1929 года Сталин принимал группу украинских писателей. Все они резко высказывались о "Турбиных" и требовали (именно так!) запрета ее. Были такие высказывания: "Стало традицией в русском театре выводить украинцев какими-то дураками или бандитами". "Бросается в глаза, что большевизм побеждает героев пьесы, потому что он (т. е. большевизм! В. Б.) делает великую неделимую Россию". Писатели Украины очень рано уловили ростки той великодержавной политики, которая окончательно утвердилась в 40-х годах. Не остались, думаю, незамеченными насмешки над украинским языком.

Заметим, что лет через десять из этой группы писателей почти никто не уцелел. Дорого им обошлась их смелость.

Сталин ненавязчиво, но твердо отстаивал пьесу. Дело менее всего в том, что ему нравился спектакль, а в том, что уже в конце 20-х годов он окончательно отошел от ортодоксального "марксизма-ленинизма", тупыми сторонниками которого были побежденные им троцкисты и зиновьевцы. Сталин шаг за шагом двигался в сторону твердой диктатуры единоличной власти (не диктатуры пролетариата - хотя эту словесную оболочку он оставил) и в сторону, как было сказано, русской великодержавности, государственности. Турбины на этом пути были его союзники.

Среди друзей Булгакова было немного и украинцев и евреев. Об украинцах мы сказали. Теперь о евреях. В политике, литературе, и вокруг них, обстановка была такова, что, как ни отводи взгляд, евреи были очень заметны. И были они, как правило, в идеологии "святее папы римского". Не касаемся сейчас причин этого легко объяснимого явления. Понять - как говорится, простить, но Булгакову было не до того. В числе гонителей писателя - Авербах, Блюм, Вакс, Гольденберг, Дан… И так через весь алфавит. А если прибавить к ним литературных дельцов, обиравших писателя, то вчуже начинаешь понимать его едкости, намеки и просто констатации, рассыпанные в его письмах и дневнике. Вот характерная запись: "В Киеве профсоюз швейников решил перевести делопроизводство на еврейский язык, потому что 80 % его членов - евреи. Это даже весело". "Поцеловал бы его в его еврейский нос". Становится понятным, почему Булгакову так удался Швондер - эпохальный образ, тип масштаба Макбета, Клима Самгина, Швейка. Герой времени.

"своих". Из самых известных назовем Луначарского (это его слова о "Турбиных": "Атмосфера собачьей свадьбы"!), Фадеева, Вс. Вишневского, Ермилова, Ник. Никитина…

Настроение Булгакова было до крайности тяжелым. Достаточно прочесть несколько откликов на его произведения, чтобы понять, какую злобу испытывали к нему критики официозного лагеря. Грязными, оскорбительными словами характеризовался Булгаков лично.

"Талант его столь же очевиден, как и социальная реакционность его творчества… Такой Булгаков не нужен советскому театру".

"Постановка пьесы "Бег" - это попытка протащить белогвардейскую апологию в советский театр, на советскую сцену, показать написанную богомазом икону белогвардейских великомучеников".

"Уборщик Зойкиной квартиры".

"Булгаков и Замятин открыто издеваются над коммунизмом".

Вокруг "Дней Турбиных" и других произведений Булгакова шла непрерывная борьба. Вот некоторые ее страницы и несколько примеров внимания "компетентных органов" к Михаилу Афанасьевичу. Много нервов все это ему стоило.

Декабрь 1924 г. - публикация в журнале "Россия" первой части романа "Белая гвардия".

Апрель 1925 г. - Художественный театр предлагает Булгакову инсценировать роман. Публикация второй части "Белой гвардии".

Август - закрытие журнала, третья часть романа не публикуется.

1926 г. - Булгаков работает над пьесами "Зойкина квартира", "Багровый остров", "Собачье сердце", "Бег" (из отзыва на него: "Философия разочарованного таракана"). За каждую из них приходилось бороться с театрально-литературными чиновниками. Последние две пьесы при жизни писателя не были поставлены.

7 мая - обыск в квартире Булгакова.

13 мая - первый допрос в ОГПУ. Затем - 22 октября и 8 ноября.

5 октября - премьера "Дней Турбиных". Спектакль принимали не только театральные начальники, но и представители правительства. В октябре пьеса прошла 13 раз. В ноябре и декабре - по 14 раз. Большой успех.

"Суд над "Белой гвардией" - под таким названием шел диспут в Доме печати.

17 сентября 1927 г. - первый запрет "Дней Турбиных". 20 октября - возобновление. Кроме МХАТа, в Советском Союзе пьеса при жизни Булгакова нигде не шла. Можно сказать, что спектакль был поставлен по настоянию Станиславского и специально для Сталина. В Европе и роман издавался (с искажениями), и спектакли по нему шли - часто обходя разрешение автора, т. е. без получения законного гонорара.

11 сентября 1929 г. - 200-й спектакль "Дней Турбиных". В июне 1934 г - 500-й. Всего пьеса прошла 987 раз. Ее декорации сгорели в июне 1941 года в Минске.

Апрель 1929 г. - второй запрет "Дней Турбиных". Спектакль возобновлен в феврале 1932 года.

Июль 1929 г., 3 сентября 1929 г., 28 марта 1930 г. - Булгаков пишет письма "правительству", фактически - Сталину. Их мотив - невозможность творческой деятельности в СССР, просьба предоставить работу или разрешить поездку за границу.

Этот перечень касается в основном главной пьесы Булгакова и гонений на нее в 20-е годы. 30-е были не менее тяжелыми. 5 мая 1930 г., 30 мая 1931 г., 10 июня 1934 г. писатель посылает новые письма Сталину, пишет заявления о поездке за рубеж, обращается за поддержкой к Горькому - без всякого результата. Настроение и здоровье Михаила Афанасьевича ухудшалось все более. Появились симптомы агорофобии - боязни открытых пространств. Положение усугублялось сложными обстоятельствами личной жизни. Случались поистине отчаянные, трагические дни.

Эти события нужно расценивать не только с литературно-театральной стороны. Все это происходило на фоне ожесточенной политической борьбы в стране, в условиях установления единовластия Сталина.

Положение Булгакова было парадоксальным. Он напряженно работал, писал роман, пьесы, инсценировки классических произведений, либретто опер, сценарии кино и радиопостановок. Авторитет его в литературных кругах был высок. Его вместе с третьей женой Еленой Сергеевной приглашали на дипломатические приемы. Улучшилось материальное положение, чаще стали поступать гонорары за постановки и издания за границей. Сталин, посещая МХАТ, изредка высказывался о Булгакове одобрительно.

Несколько слов о Елене Сергеевне. Он прожил с ней менее десяти лет, оба они пришли друг к другу, преодолев огромные трудности. Она была ему до конца преданным другом, и возрождением литературной славы Булгакова наше время многим обязано ей. Нельзя не подчеркнуть, что, если две первые жены Михаила Афанасьевича были русскими столбовыми дворянками, то Елена Сергеевна (девичья фамилия - Нюрнберг) была русской (наполовину) только в первом поколении. Ее отец был крещеным рижским евреем.

но его ярко написанные "отчеты", извлеченные ныне из архивов КГБ дают исследователям богатый материал о Булгакове. Да и сама сестра жены, Ольга, секретарь дирекции театра, была человеком, близко знавшим Сталина. Так что диктатор знал практически все о писателе. Булгаков, повторим еще раз, никогда не кривил душой и не срывал своих взглядов ("Я не шептал свои мысли в углу") Может, именно это и помогло ему выжить в годы "большого террора".

Как писатель, Михаил Афанасьевич испытывал безграничную горечь. Публикация его произведений прекратилась. Имя его исчезло со страниц журналов и полос газет. Остались только намеки в прессе и поношения на собраниях. Очень редко булгаковские работы доводились до сцены и никогда - до экрана. Репетиции пьесы "Мольер" (авторское название - "Кабала святош") в Художественном театре растянулись на 5 лет (!). Результат - в 1936 году спектакль вышел, но продержался только месяц. Запретили после семи представлений.

Эта пьеса, несмотря на сюжет, отнесенный во Францию XVII века, полна ассоциаций с советской эпохой. В ней есть намеки и на Сталина. Булгаков ведь в борьбе со своими гонителями рассчитывал в конце 20-х гг. на поддержку Сталина, точно как Мольер - на Людовика XIV, но вот какие слова вкладывает русский драматург в уста французского: "Король думает, что он всесилен, что он вечен! Какое заблуждение! Черная кабала за его спиной точит его подножие, душит и режет людей, и он никого не может защитить".

Премьера "Мольера" стала громким событием. Занавес поднимали более двадцати раз. Триумф постановки был полным. Присутствовали и друзья и недруги. Сталина на премьере не было, но пришел его секретарь Поскребышев - глаза и уши вождя. Имя Булгакова опять замелькало в прессе, и опять - злобные нападки на спектакль.

Те, кому было положено, быстро разобрались, в чем заключалась главная мысль автора. "М. Булгаков в своей новой пьесе показать судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, писателя, пьесы которого запрещают". Так писал "главный по искусству" Платон Керженцев в своей докладной записке, т. е. доносе, на имя Сталина и Молотова. Да и как могли на советской сцене звучать такие реплики: "Я всю жизнь лизал королю шпоры и думал одно: не раздави… И вот все-таки раздавил…". "Ненавижу бессудную (!) тиранию!".

"великого перелома" Сталину действительно не всегда мог защитить Булгакова, то в годы своего единовластия диктатор закрыл на время рот врагам, но стал сам играть с писателем, как кошка с мышью. До Булгакова не раз доходили сведения о "добрых" словах Сталина, сказанных в его адрес, к нему часто обращались литературные и театральные чиновники, но главного - публикаций и постановок, не было. Только во МХАТе шла одна пьеса и одна инсценировка ("Мертвые души").

"кабала". Среди его значений - "тайное еврейское учение". Этим Булгаков стремился показать будущим зрителям и читателям (он ведь написал и биографию Мольера для ЖЗЛ) на роль "определенного контингента" в государственном руководстве, а главное - в числе собственных непримиримых и упорных гонителей. Прав ли был Михаил Афанасьевич - можно его оспорить, но замалчивать это его мнение нельзя.

Град поношений на спектакль "Мольер" был мощнее, чем на "Дни Турбиных". Вот одно из них (в "Правде"!): "Эта фальшивая, негодная пьеса идет решительно вразрез…" и т. д. Это тот же Керженцев. К тому же, против Булгакова писали и видные деятели искусства: Мейерхольд, Наталия Сац, Юрий Олеша, Михаил Яншин. Все были к тому времени сломлены. Было от чего придти в отчаяние. Решился на маневр и Булгаков - задумывает пьесу о Сталине. Она была написана, ее начинает репетировать МХАТ. Запрет в сентябре 1939 года этой пьесы Булгакова ("Батум") стал последним, смертельным ударом по великому писателю. Он умер через полгода после запрета. Не на нарах, не в пересылке, а в своей постели, на руках жены. Своей смертью.

Верные до последней точки слова написал о Булгакове его давнишний гонитель Александр Фадеев в письме к Елене Сергеевне: "И люди политики, и люди литературы знают, что он человек, не обременивший себя ни в творчестве, ни в жизни политической ложью..." Каждое слово здесь можно подчеркнуть или сопроводить восклицательным знаком. До крайности смелая оценка членом ЦК ВКП(б) творчества Булгакова скорее всего была высказана им не только от своего имени.

Хочется провести параллели между Булгаковым и Пушкиным. У обоих было огромное, даже навязчивое желание повидать зарубежный мир, но обоим - и диктатор и самодержец, не дали такой возможности. Оба писателя были "невыездными". Вторая параллель состоит в том, что они оба в сложной борьбе искали поддержку. Первый - против Авербаха и Луначарского у Сталина, второй - против Булгарина и Бенкендорфа у Николая. Напрасные то были надежды. Все они - "свободы, гения и славы палачи".