Павлова М. М.: В. В. Вересаев о Федоре Сологубе. Автор произведения

Воспоминания В. В. Вересаева о Федоре Сологубе открывают новые, во многом неожиданные и весьма примечательные страницы в творческой биографии двух выдающихся писателей конца XIX–начала XX в., не схожих по своим общественно-политическим убеждениям и эстетическим взглядам, принадлежавших к противоборствующим литературным направлениям своего времени.

«Нас с Вами сближает то, что мы почти в одно время начали нашу литературную работу. Но различны были именно наши пути, как различны светлая дорога и темная (моя) тропа», — писал Сологуб Вересаеву в декабре 1925 г., поздравляя его с 40-летием творческой деятельности.¹

Почти сверстники — «восьмидесятники», они пришли в литературу разными дорогами. Викентий Викентьевич Вересаев (наст. фам. Смидович; 1867—1945) — сын врача-общественника (из дворян), обучался на историко-филологическом факультете Петербургского университета (закончил его кандидатом исторических наук), затем — на медицинском факультете в Дерпте. Во время эпидемии 1892 г. заведовал холерным бараком на юге России, в 1894 г. поступил на работу в Боткинскую больницу в Петербурге, в 1901 г. был уволен по подозрению в связях с социал-демократами и выслан под надзор полиции в родную Тулу (на квартире Вересаева проходили несколько заседаний Тульского комитета РСДРП).²

Его первая повесть «Без дороги» (1895) была привечена Н. Ф. Анненским в «Русском богатстве», тогда же он стал посещать «Четверги» в редакции журнала на Бассейной улице, однако вскоре разошелся с Н. К. Михайловским и А. И. Иванчиным-Писаревым;³ сблизился с литературным кружком легальных марксистов (П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, А. П. Калмыкова и др.), сотрудничал в «Новом слове», «Начале», «Жизни». Признание пришло к Вересаеву после публикации в «Мире Божием» повести «Записки врача» (1901. № 1-5), написанной по личным впечатлениям Русско-японской войны. Литературные и общественные связи закономерно привели его в кружок московских писателей «Среда» Н. Д. Телешова («знаниевцев»).

В отличие от Вересаева, Сологуб (Федор Кузьмич Тетерников; 1863—1927) получил скромное среднее образование в Учительском институте («кухаркин сын»), затем десять лет (1882—1892) служил народному просвещению в глухой провинции (в Новгородской, Псковской и Олонецкой губерниях); его вхождению в литературный мир предшествовали годы упорного самообразования. По возвращении в Петербург он сблизился с редакцией «Северного вестника» (с 1891 г. издавался Л. Я. Гуревич и А. Л. Волынским при ближайшем участии Н. М. Минского); журнал, объединивший силы «новой литературы», систематически подвергался критическому обстрелу со стороны «Русского богатства». «Полемические удары Михайловского на долгие годы вывели из строя и сделали форменным литературным изгоем критика “Северного Вестника” А. Л. Волынского», — вспоминал Вересаев об этой поре,⁴ выражая тенденциозное мнение «богачей», далекое от действительных литературных событий.

Публикации в журнале рассказов, стихов и романа «Тяжелые сны» (1895; отд. изд. 1896) снискали Сологубу репутацию «махрового декадента», которая сопутствовала ему многие годы, хотя и не соответствовала реальному содержанию творчества позднейшей поры, прочно покоившегося на эстетической платформе символистской школы. Сологубовский имидж 1890-х гг. (декадент, приверженец западноевропейского модернизма, убежденный антиобщественник) был канонизирован в Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и А. И. Ефрона — авторитетном издании, определившем мнение широкой читательской аудитории на многие годы.

В статье сообщалось: «Сологуб (Федор) — псевдоним современного поэта-символиста и беллетриста, обратившего на себя внимание помещенными в “Северн. Вестнике” 1890-х гг. повестями “Тени”, “Червяк” и др. (отд. СПб., 1896), романом “Тяжелые сны” (отд. СПб., 1896) и стихотворениями (отд. СПб., 1896). Написанные в стиле наиболее “мучительских” произведений Достоевского и “сатанинских” романов Гюисманса, повести и роман С. свидетельствуют о несомненном таланте, принявшем, однако, совершенно болезненное направление в погоне за необычайностью ощущений. Герои и сюжеты С. — смесь садизма с так назыв. в психиатрии навязчивыми идеями (СПб., 1900. Т. 60. С. 804; <С. А. Венгеров>)».⁵

Этот готовый стереотип был усвоен и Вересаевым, в значительной степени под влиянием его ближайшего литературного окружения. А. В. Тыркова-Вильямс, вспоминая порубежную эпоху, писала, что «левые» в политике нередко были крайними ретроградами и консерваторами в области литературы и искусства: «Такие люди обычно в поэзии шарахались от символизма. Они считали сумасшедшим домом “Северный вестник”, где Любовь Гуревич и Волынский печатали стихи Федора Сологуба, Бальмонта, Зинаиды Гиппиус. Эти люди были готовы ниспровергать классовые, социальные, политические устои старого мира, отчасти и моральные, но от искусства требовали мертвой неподвижности».⁶

Несмотря на принадлежность писателей к разным литературным станам, в их ранней прозе прослеживаются общие тенденции; Сологубу и Вересаеву в равной степени свойственны автобиографическая основа художественных замыслов, стремление к изображению невымышленных событий и героев, наблюдательность «натуралиста», публицистическая заостренность повествовательного дискурса — писателя-врача и писателя-учителя. Но более всего в 1890-е гг. их, людей одного поколения, сближает проблематика, хотя и подается она с разного ракурса: у Вересаева по преимуществу социального, у Сологуба — психологического.

В повести «Без дороги» и романе «Тяжелые сны» разуверившиеся в народнической идеологии герои-интеллигенты — вересаевский доктор Чеканов и сологубовский учитель Логин (и тот и другой наделены автобиографическими чертами) — предстают своего рода братьями, переживают одни и те же душевные коллизии. Мечтавшие о служении народу герои постепенно приходят к крушению общественных идеалов, становятся жертвами «богоносца»: во время холерных бунтов оба были избиты озверевшей толпой; Чеканов умирает, Логин, спасенный по счастливой случайности, после тяжелой болезни возвращается к жизни. Произведения поднимают общие для литературы 1890-х гг. темы «бездорожья», «живой жизни», современного героя, поисков пути и истины.⁷ С позиции позднейшей рефлексии отмеченные творческие аналогии могли увидеться авторами как почва для сближения.

Вплоть до 1916 (?) г. Вересаев и Сологуб не встречались, но, как можно предположить, проявляли друг к другу взаимный писательский интерес. О внимании Вересаева к лирике Сологуба свидетельствует фрагмент воспоминаний, в котором он приводит по памяти строфу из его стихотворения «Под черемухой цветущей...» (1889), отнюдь не пользовавшегося широкой известностью.

В архиве Сологуба сохранились журнальные оттиски⁸ повести Вересаева «На повороте» (Мир Божий. 1902. № 1. С. 28-69, главы I-IV),⁹ рассказа «На высоте» (Современный мир. 1906. № 2. С. 10-24), статьи «Аполлон и Дионис (О Ницше)» (Там же. 1914. № 2. отд. II. С. 1-29).¹⁰ В оттиске рассказа «На высоте» в конце заключительной фразы («Он (Ордынцев. — М. П.) угрюмо и неподвижно смотрел на Веру Дмитриевну и думал: любила ли она его, хоть когда-нибудь, или нет?») имеется владельческая карандашная помета: «Конечно, нет».

Встрече писателей предшествовало знакомство Вересаева с Анастасией Николаевной Чеботаревской (1876—1921), состоявшееся незадолго до ее замужества (она переехала к Сологубу осенью 1908 г., официально брак был зарегистрирован летом 1914 г.).

—1943, урожд. Чеботаревская) была замужем за Николаем Николаевичем Черносвитовым (1870—1937), инженером-электротехником, профессором Политехнического института. Его сестра — Софья Николаевна Черносвитова (1872—1934; член РСДРП с 1898 г.) в первом браке была замужем за братом А. В. Луначарского — Платоном Васильевичем Луначарским (1867—1904; врач-хирург, основатель тульской ячейки РСДРП), во втором браке — за троюродным братом Вересаева, Петром Гермогеновичем Смидовичем (1874—1935; видный революционер, в РСДРП с 1898 г.; похоронен в Кремлевской стене); Вересаев посвятил ему мемуарный очерк (<главка> 9) в сборнике «Невыдуманные рассказы о прошлом» (1940).¹¹

По-видимому, этими отдаленными семейными связями объясняется социал-демократический «шлейф» в окружении Ан. Чеботаревской (до встречи с Сологубом).¹² Примечательно, что Вересаев познакомился с ней у Александры Михайловны Калмыковой (1850—1926) — издательницы, близкой марксистским кругам (в ее доме и под ее влиянием воспитывался П. Б. Струве). Не являясь членом социал-демократической партии, Калмыкова активно участвовала в партийных делах (дружила с Лениным, субсидировала в значительной степени издание «Искры» и т. п.). В середине 1890-х гг. Вересаев бывал в ее салоне, она всячески содействовала ему в начале его литературной деятельности.¹³

Такова предыстория знакомства писателей, отчасти нашедшая отражение в публикуемых воспоминаниях.

Мемуарный очерк был написан после смерти Сологуба (ушел из жизни 5 дек. 1927 г.), предположительно в конце 1920-х — начале 1930-х гг., и предназначался для книги «Литературные воспоминания», над которой Вересаев работал с начала 1920-х гг. до конца дней. Отдельные главки этого цикла публиковались при жизни автора, многие главки вошли в книгу «Воспоминания» (1936), однако в полном объеме мемуары были напечатаны лишь посмертно.

В первое посмертное издание (1946) вошли очерки: «Н. К. Михайловский», «В. Г. Короленко и Н. Ф. Анненский», «Н. Г. Гарин-Михайловский», «Вера Засулич», «Вера Фигнер», «Леонид Андреев», «Р. М. Крин», «Лев Толстой», «А. П. Чехов», «Записки врача». Основной цикл был дополнен в пятитомном собрании сочинений Вересаева; по рукописи были воспроизведены еще четыре главки: «Книгоиздательство писателей в Москве», «Март 1917 года...», «Как я не стал почетным академиком», «Коктебель» (т. 5). В преамбуле к примечаниям сообщалось: «... в архиве писателя обнаружен ряд незавершенных мемуарных очерков. Четыре таких очерка и публикуются в настоящем томе. Хотя В. Вересаев всегда очень строго относился к своей литературной работе и просил близких ему людей не печатать те его произведения, которые он не успел отделать, все же некоторые его воспоминания настолько интересны, что оставлять их навсегда покоиться в архивах явно несправедливо».¹⁴

Для издания 1961 г. публикация очерка «Ф. К. Сологуб» была преждевременной, воспоминания не были включены в издание, видимо, по цензурным соображениям.

Фигура представителя литературы «буржуазного упадка» явно не вписывалась в галерею портретов революционеров и писателей-общественников, запечатленных Вересаевым. Убежденный марксист, «советский писатель», а не «попутчик» (таким его хотели видеть партийные ортодоксы), не должен был компрометировать себя сомнительными литературными дружбами. Показательный факт для сравнения: по приглашению Л. Б. Каменева, в первый день наступившегоc1923 г., Вересаев читал в Кремле в присутствии членов Политбюро главы из романа «В тупике» (1920-1923), «проблемного» с точки зрения официальной идеологии, но все же одобренного Сталиным и вскоре опубликованного.¹⁵ В романе повествуется о событиях Гражданской войны в Крыму (в 1918—1921 гг. Вересаев жил в Коктебеле на собственной даче); герои стоят перед выбором между большевиками и добровольцами.

Последние поэтические сборники Сологуба увидели свет в 1922 г., после чего его книги не издавали (исключение — 10-е изд. романа «Мелкий бес», выпущенное кооперативным издательством «Мысль» в 1926 г.); юбилей 40-летия литературной деятельности писателя, отмечавшийся в Петрограде в феврале 1924 г.,¹⁶ в Москве обошли молчанием, что было особенно заметно на фоне освещавшихся в печати юбилеев В. Брюсова, А. Серафимовича¹⁷ и многих других, или помпезно отмеченного в обеих столицах юбилея А. Ф. Кони.¹⁸

Очерк Вересаева «Ф. К. Сологуб» — еще одна самостоятельная главка «Литературных воспоминаний». Большое место в ней отведено инкорпорированным в текст сологубовским письмам (по такому же принципу, с использованием писем, построена главка о Леониде Андрееве¹⁹ и некоторые другие). Воспоминания охватывают период в 20 лет начиная с 1907 г., Вересаев последовательно излагает историю своего знакомства с Сологубом и Чеботаревской.

Очерк стилистически неоднороден, в нем сосуществуют два повествовательных пласта: беллетристический и документальный. За отсутствием фактического материала автор нередко ссылается на современников, например, вставляет фрагмент из «Опавших листьев» В. В. Розанова (буквально списывает из книги), в котором речь идет о счастливой супружеской паре — Ан. Чеботаревской и «поэте С.». Он передает рассказ И. А. Бунина о разговоре с Сологубом, якобы подтверждающий слухи о склонности последнего к педофилии и садизму, — с позиции принятого стереотипа педалирует имидж, созданный в марксистских сборниках «Литературный распад».²⁰

О широком бытовании этого стереотипа свидетельствуют воспоминания Л. М. Клейнборта: «Говорили, что с ним (Сологубом. — М. П.) рискованно встретиться где-нибудь в темном месте, когда кругом людей нет. Он, оказывается, может высунуть вам язык, когда вы менее всего ожидаете этого. А то, с искривленным ртом, поднесет вам: “Давно я не ел человеческого мяса”. Он “психопат”, “садист”, оказывается, не только как поэт. Из своего училища Сологуб ушел по выслуге 25-летней пенсии. При его положении в литературном мире ему уже не для чего было быть инспектором Андреевского городского училища.<...> Слухи же объясняли его уход со службы тем, что он превратил учеников в “тихих мальчиков”, изображенных в “Навьих чарах”, окунул их в тайны “мудрого садизма”. <...> Особняком стояла сама Чеботаревская, которая не то сама секла своего супруга, не то он — ее, после чего они предавались половому безумству».²¹

Эталоном своего рода оценки творчества автора «Мелкого беса» в кругу «знаниевцев» был памфлет М. Горького из серии «Русские сказки» (1912) — «Сказка III», где Сологуб и Чеботаревская выведены в гротескно окарикатуренных образах поэта Смертяшкина и его супруги Нимфодоры Заваляшкиной.²² Отзвуки горьковского сарказма и снисходительный тон по отношению к Сологубу отчетливо слышатся в некоторых фрагментах вересаевского очерка, даже в рассказе о трагической гибели Чеботаревской («Настенька происходила из обреченной семьи»... и т. п.).

«Беллетризуя» текст воспоминаний, Вересаев иногда сообщает сведения, достоверность которых вызывает сомнение. Например, он рассказывает о встрече с Сологубом в 1916 г. (?) на «Среде» у Н. Д. Телешова, в тот вечер Л. Андреев читал трагедию «Самсон в оковах» (впервые: альманах «Эпоха». М., 1923), после чтения между слушателями возникла полемика, в которой участвовал Сологуб.

Это едва ли не единственное известное нам свидетельство о присутствии писателя на телешовской «Среде», где по преимуществу собирались «знаниевцы». В очерке «Леонид Андреев» («Литературные воспоминания») эпизод о чтении пьесы дан в сокращении, о возникшей полемике Вересаев не упоминает, так же как и о присутствии на чтении Сологуба, ср.: «Андреев прочел пьесу. Сейчас же вслед за этим пошли ужинать. О пьесе ни слова. Андреев не просил высказываться, все время говорил о постороннем; никто не счел возможным начать высказываться без его приглашения» и т. д.²³

«Ф. К. Сологуб», повествующий главным образом об отношениях писателей 1924-1927 гг., по своей интонации резко диссонирует с беллетристическим. Его основу составляют письма 1920-х гг., которые введены в текст в пересказе, обширными цитатами, а иногда и в полном объеме.

Вересаев рассказывает, как на склоне лет между ним и Сологубом, казалось бы, столь чуждыми друг другу по самоощущению и всему предыдущему опыту короткого формального знакомства, возникла взаимная дружеская симпатия («почувствовался в нем человек серьезный, деловой и культурный»).

Сближение произошло благодаря единодушию в оценке литературной ситуации и пониманию тех задач, которые каждому из них приходилось решать, в это время они возглавляли Правления Союза писателей, Сологуб — Ленинградского отделения (1924), Вересаев — Московского (1925). Оба председателя отстаивали независимость профессионального творческого Союза от идеологического контроля и вмешательства государства в дела писательской организации. Оба представляли интересы так называемых «попутчиков», группировавшихся вокруг журн. «Красная новь» и издательства «Круг», объявленных «напостовской» критикой «по ту сторону революции». «Пролетарские писатели, стоят от “Красной Нови” обособленно, — декларировал рецензент «Бюллетеней литературы и жизни». — Ее писатели — это “Круг”, это поэты и писатели прошлого, враждебные (больше пассивно, но нередко и действенно) психологии пролетариата».²⁴

В свете официальной доктрины небезынтересно мнение Сологуба, высказанное им на диспуте «Писатели и критики», состоявшемся в Союзе писателей на заседании Секции критики 4 июня 1926 г.; в репортаже о событии для «Красной газеты» Арк. Селиванов резюмировал: «Ф. К. Сологуб говорил о “социальном заказе”. Едва ли это единственное назначение критики. Писатели, тем более уже немолодые, сложившиеся, уже давно получили этот заказ от жизни и общества и едва ли нуждаются в этой указке критика, да и литература часто напоминает ему недавние годы разрухи, когда писатели и ученые в пайке КУБУЧ'а получали иногда и ботинки. Хорошие сапоги, и прочные и красивые, да одна беда: оба на левую ногу. Есть еще в критике “детская болезнь левизны”²⁵ и неудивительно, если писатель иногда отказывается от исполнения их заказа, так же как в его романе “Мелкий бес” парикмахер отказался от заказа Передонова: “Побрей кота, да поглаже!”».²⁶

Основные темы, обсуждаемые или затронутые в письмах, вмонтированных в текст воспоминаний: юбилей Сологуба (1924), юбилей Вересаева (1925), координация действий Московского и Ленинградского отделений Союза; издательские проекты; отзывы Сологуба о подаренных Вересаевым книгах: романе «В тупике» (1923-1924), первом выпуске «Пушкин в жизни» (1924), переводах из Гесиода «Работы и дни: Земледельческая поэма» (1927) и некоторые другие.

Одним из наиболее туманных эпизодов в публикуемых мемуарах с точки зрения комментария представляется рассказ о несостоявшемся в Москве вечере по случаю 40-летия литературной деятельности Сологуба. В то время Вересаев еще не был председателем Правления московского Союза, но уже был его членом. В очерке он упоминает о своем письме к Сологубу от 2 мая 1924 г., в котором выразил возмущение тем фактом, что юбилей «крупного художника газеты отметили только ведрами помоев, вылитых на его голову».²⁷ Он также упоминает о запланированном в Москве публичном вечере в честь юбиляра с участием многих поэтов, который был сорван «негодующей прессой», о «допросе с пристрастием» тех, кто согласился выступить, но под давлением высших инстанций был вынужден отказаться от выступления.

В поздравительном адресе, направленном юбиляру группой московских поэтов, значится 18 подписей, в их числе: Лев Горнунг, Софья Парнок, Борис Пастернак, Николай Поздняков, Георгий Шенгели и др.; в адресе Всероссийского Союза поэтов — 82 подписи, в том числе: Андрей Белый, Валерий Брюсов, Василий Каменский, Николай Клюев, Наталия Кугушева, Сергей Нельдихен, Иван Рукавишников, Игорь Сельвинский, Илья Эренбург, Абрам Эфрос и др.²⁸

Из протоколов заседаний Правления Московского отделения Союза за январь-февраль 1924 г. явствует, что шаги к подготовке чествования Сологуба предпринимались с начала января. В заседании от 11 янв. члены Правления постановили: преподнести юбиляру адрес (текст было поручено выработать А. М. Эфросу, И. А. Новикову, Л. Я. Гуревич) и устроить посвященный ему вечер; место проведения вечера не обсуждалось.²⁹

В следующем экстренном заседании Союза от 22 янв. на повестке дня был единственный вопрос: «Создать Комиссию для объединения всех московских писательских организаций для участия в похоронах В. И. Ленина». К вопросу о юбилее Сологуба вновь вернулись в заседании 25 янв., постановили «запросить телеграфно Юбилейный Комитет (в Петрограде. — М. П.), на какой день перенесено чествование»;³⁰ в заседании, состоявшемся 8 февр., вопрос о юбилее писателя не рассматривался. Копии протоколов заседаний Московского отделения за период после 8 февр. и вплоть до 4 июля 1924 г. в материалах Ленинградского отделения Союза не сохранились,³¹ оригиналы, имеющиеся в архиве ИМЛИ, в настоящее время недоступны.

Закономерно встает вопрос о программе сорванного вечера и предполагавшихся участниках. В московской прессе за январь-февраль 1924 г. статьи, в которых, по словам Вересаева, громили «декадента», равно как и сообщения о запланированном или состоявшемся в столице юбилейном вечере в честь Сологуба нам не встретились. По-видимому, это событие в Москве попросту «замолчали». 21 янв. был объявлен всенародный траур по вождю, газетные полосы заполнили материалы о траурных мероприятиях: похоронах, факельцугах у Кремлевской стены и т. п., а затем по увековечению памяти Ленина.

«Вечерняя Москва», регулярно печатавшая короткие сводки литературно-художественной жизни столицы, в продолжение января-февраля, как, впрочем, и марта, о Сологубе не дала ни единой заметки. В газете сообщалось (дважды) о бывшем в Доме Герцена вечере в честь крестьянского поэта С. Д. Дрожжина, по случаю 50-летия его литературной деятельности, организованном Всероссийским Союзом поэтов 11 янв. 1924г.;³² диспуте «Лефовцев», состоявшемся в Консерватории (14 февр.), вечерах «Писатели об искусстве» с участием Вс. Иванова, В. Лидина, Б. Пильняка, А. Соболя и др. (17 февр.) и «единого революционного фронта», при участии Н. Асеева, А. Безыменского, О. Брика, Г. Лелевича, творческом вечере В. Катаева (18 февр.), вечере памяти А. Блока в Политехническом музее, с участием Андрея Белого (20 февр.) и т. д. В день рождения Сологуба 1 марта (казалось бы, подходящий случай вспомнить недавнего юбиляра) в качестве литературной новости газета напечатала заметку «Сердце Вольтера», в которой оповещала о том, что в Национальной библиотеке в Париже найден ящик, в котором находилось сердце Вольтера, сохранявшееся там 60 лет.³³

40-летие литературной деятельности Вересаева, напротив, было отмечено в Москве несколькими публичными мероприятиями;³⁴ наиболее представительный вечер состоялся в помещении Государственной Академии художественных наук при соединенном участии литературной секции Академии художественных наук и Общества любителей российской словесности. Сообщения и отчеты о подготовке и проведении торжеств печатались в «Вечерней Москве».³⁵ По-види-мому, это обстоятельство, которое Вересаев счел несправедливостью по отношению к Сологубу, еще больше способствовало взаимному сближению писателей.

Другая важная тема, просматривающаяся в мемуарах, это попытка Вересаева и Сологуба скоординировать действия Московского и Ленинградского отделений Союза писателей, наладить между ними более тесные творческие контакты посредством устройства совместных литературных вечеров, диспутов и т. п.³⁶

«Дорогой Федор Кузьмич!

В Московском Союзе все обстоит благополучно — дом заново выкрашен,³⁷ собрания Правления — многочисленные, писатели благоденствуют, литература процветает, оживление полное вплоть до очередных мордобитий и третейских судов. Словом — все в порядке.

Злоба дня — открытие 1 ноября “дома Герцена” — т. е. читальни, музея, библиотеки, клуба и ресторана Союза писателей и окрестных литературных организаций.

Предполагается — торжество с участием властей и прессы. Торжество даже двукратное: днем — часть официальная (заседание, речи, приветствие и осмотр дома) — вечером — часть неофициальная (банкет по подписке).

— просить Ленинградских товарищей приехать на сие торжество, в количестве 5 членов Правления, причем для 2-х гостей будет уготован даровый проезд и пристанище в Москве. Ассигновано на приезд — 60 руб. Приглашение приехать было Вам сообщено больше недели назад, однако Ленинград пренебрег им, ничего не ответил, чем немало обидел Москву.

Предполагается воспользоваться Вашим приездом, чтобы помимо участия в торжестве поговорить о целом ряде довольно важных дел и тем положить начало давно желанному, живому “контакту” между Московским и Ленинградским Правлениями.

Особенно просят приехать Вас, Федор Кузьмич, и надеются, что Вы не откажетесь от этого приглашения.

<...> Вот пока все здешние новости. О текущих делах и волнениях Союза узнаете из прилагаемых при сем протоколов Правления, которые я и впредь неукоснительно буду Вам присылать. Желательно, чтобы и вы ответили мне тем же.

Надеюсь, что я буду толковым Вашим корреспондентом и горячим защитником интересов Ленинграда, с которым я чувствую себя крепко связанным, невзирая на временное территориальное разделение».³⁸

«К художественному оформлению быта (Об обрядах старых и новых»). Тема новой обрядности интересовала Сологуба (и Ан. Чеботаревскую) с первых дней Февральской революции³⁹ и к тому же осознавалась актуальной, особенно после выхода книги Л. Д. Троцкого «Вопросы быта. Эпоха “культурничества” и ее задачи» (М.: Красная новь, 1923).⁴⁰

Все обязанности по подготовке диспута взял на себя, по поручению Правления Союза, М. В. Борисоглебский⁴¹ (см. Приложение 1 литераторов). В напечатанной и расклеенной в городе афише сообщались имена участников: В. Н. Всеволожский, А. С. Грин, А. К. Глазунов, Г. Е. Горбачев, И. И. Ионов, А. Р. Кугель, Б. А. Лавренев, П. Н. Медведев, А. И. Пиотровский, Н. Н. Пунин, А. Н. Толстой, С. Э. Радлов, И. И. Садофьев, Л. Н. Сейфуллина, К. А. Федин, Д. К. Чертков, Ю. А. Шапорин и др.⁴²

«Красная газета» поместила подробный отчет о событии, в котором обсуждение было названо «интересным» и «боевым» — «Доклад В. В. Вересаева вызвал горячие, порой резкие, нападки диспутантов». Имена устроителей диспута (Сологуба и Борисоглебского) в отчете не упоминались; зато тезисы выступлений Л. Н. Сейфуллиной, Б. А. Лавренева и других «пролетарских» писателей были изложены с необходимой тщательностью: «Л. Н. Сейфуллина выразила удивление, что докладчик затосковал по обрядам. Какие бы красивые слова ни придумали мы, от употребления и лучшие слова сотрутся, а массового, неиссякаемого творчества у нас еще нет, этому мешает ужасающая бедность представлений. Мы должны не создавать обряды, а, наоборот, бороться с привычкой к ним, и чем хуже, чем скучней будут проходить красные свадьбы, тем лучше, скорей изживутся. И уже совсем не дело русской литературы внедрять общественные марши и гимны»; «— Популярность в обряде называют потребностью мещанина. Все же обряды — типичные атавистические привычки того времени, когда человеку приходилось звать на помощь религию»; «Тов. <В. Г.> Чертков не считает справедливыми нападки предыдущих ораторов. Потребность в обряде не может быть названа лишь мещанской тоской по герани. Нельзя отрицать, что есть здравая потребность в социальной интимности. Отойти от этого вопроса, отмахнуться книжной доктриной мы не можем. У нас до сих пор нет даже колыбельной песни, которая пришлась бы по душе всем матерям рабочего класса, и этот класс ждет своей пролетарской поэзии, творцы которой, зная его художественный быт, дадут ему и художественное оформление» и т. д.⁴¹

В своем заключительном слове, отвечая оппонентам, Вересаев в качестве примера привел факт из истории Великой французской революции: «В 1792 году мэр Страсбурга Дитрих, провожая выступающую в бой армию, высказал мечту: “Хорошо было бы, если бы кто-нибудь сочинил марш для волонтеров”. Вскоре молодой революционер Руже де Лиль дал Франции — “Марсельезу”».⁴⁴ Вересаев сопроводил пример комментарием, который не попал в газетный отчет о диспуте: «Если бы на этом вечере (проводы французской армии. — М. П. ведь это признано, есть окостенелость, это есть затверделая форма никуда не годная. Не надо падать духом, мы новые бойцы, мы смело пойдем на баррикады без всяких маршей. Это косность, мещанство и т. д. К счастью, призыв Дитриха слышали не мои оппоненты, а слышал молодой революционный офицер Руже до Лиль. И в ту же ночь сочинил Марсельезу».⁴⁵

Примечательно, что колоритный эпизод из истории Французской революции, ставший широко известным благодаря книге искусствоведа Жюльена Тьерсо «Празднества и песни Французской революции» (Пг., 1918; пер. К. М. Жихаревой), в свое время привлек внимание и Ан. Чеботаревской, о чем она писала в своей рецензии на книжную новинку, как раз в связи с возникновением в России новой революционной обрядности.⁴⁶ Слушая выступление Вересаева, Сологуб, безусловно, отметил для себя эту параллель и общность исторических оценок (зачастую супруги работали в соавторстве).

Именно в тот приезд зимой 1926 г. и состоялось личное (без посторонних) знакомство писателей, для Вересаева оно знаменовало полное освобождение от предубеждений и стереотипов.

Особое место в мемуарах отведено переписке, продолжавшейся в месяцы предсмертной болезни Сологуба (болел с весны 1926 г.), все это время Вересаев поддерживал товарища душевно и материально. С его кончиной он утратил не только вдумчивого читателя своих книг, но и друга.

он сделал запись — как будто бы в память об ушедшем: «Мне бы хотелось медленно подойти к смерти, хотя бы и с мучениями. Я с замиранием жду этого, как чего-то сладостного и великого».⁴⁷

Мемуарный очерк «Ф. К. Сологуб» печатается по авторизованной машинописи из архива В. В. Вересаева (РГАЛИ, ф. 1041, оп. 1, № 112), в соответствии с современной грамматической нормой.

¹ Цитаты из публикуемых текстов (воспоминаний и переписки) приводятся без отсылок на источники.

² Подробнее см.: В. Вересаев — легенды и реальность // Вересаев В. Соч.: В 4 т. / Под ред. Ю. Фохт-Бабушкина. М.: Правда, 1990. Т. 1. В тупике. С. 8.

³ Повесть Вересаева «Поветрие» (1898), в центре которой споры народников и марксистов, была отвергнута «Русским богатством», на ее публикацию Михайловский отреагировал разгромной статьей в двух номерах журнала, в которой констатировал падение таланта автора и фактически «поставил крест» на его творчестве. Об этом биографическом эпизоде писатель вспоминал в мемуарном очерке «Н. К. Михайловский», см.: Соч.: В 5 т. / Подгот. текста и примеч. В. М. Нольде и Ю. У. Бабушкина. М.: Правда, 1961. Т. 5. С. 350.

⁴ Там же. С. 354.

⁵ В данном издании Энциклопедического словаря статья о Вересаеве отсутствует, для сравнения см. статью о нем Е. Колтоновской в издании 1912 г. Т. 10. С. 209-211. В этом издании (неполном, закончилось на т. 29) том со статей о Сологубе не вышел.

⁶ Тыркова-Вильямс А. В.

⁷ Некоторые аналогии и пересечения обнаруживаются и в позднейшем творчестве Вересаева и Сологуба, однако мы сосредоточиваться на них не будем, поскольку подобного рода исследование не входило в задачи данной публикации.

⁸ РО ИРЛИ, ф. 289, оп. 7, № 95.

⁹ Продолжение печ.: Мир Божий. 1902. № 2. С. 22-55; № 3. С. 35-70.

¹⁰ Продолжение печ.: Современный мир. 1914. № 3. Отд. II. С. 42-64; № 4. Отд. II. С. 76-100; № 5. Отд. II. С. 1-25; №11. Отд. II. С. 25-41. «Аполлон и Дионис. (О Ницше)» — самостоятельное исследование, являющееся продолжением первой части работы «Живая жизнь» — «О Достоевском и Льве Толстом» (впервые: Современный мир. 1910. № 1-2, 10-12).

¹¹ Вересаев В. Невыдуманные рассказы о прошлом // Собр. соч.: В 5 т. Т. 4. С. 325-326.

¹² В 1901—1904 гг. Ан. Чеботаревская училась в Париже в Школе Общественных наук М. М. Ковалевского (и исполняла обязанности его секретаря), там же в 1900-е — начале 1910-х гг. подолгу жили Черносвитовы: Николай Николаевич по приглашению французского электротехнического института занимался научно-исследовательской работой, Ольга Николаевна воспитывала дочерей (Александру, Татьяну и Лидию). В переписке сестер 1900-х гг. упоминается А. В. Луначарский.

¹³ Ср.: «Мы, петербургские литераторы-марксисты, группировались тогда в кружок, собиравшийся обыкновенно у А. М. Калмыковой, известной деятельницы по народному образованию» ( Литературные воспоминания // Собр. соч.: В 5 т. Т. 5. С. 380, главка «Вера Засулич»).

¹⁴ Нольде В., Ю. Бабушкин. Примечания //Там же. Т. 5. С. 529.

¹⁵ Отрывки из романа печатались в «Южном альманахе» (Симферополь, 1922), кн. 1; журналах: Красная новь. 1922. № 4, 5; Петроград. 1923. № 1; На вахте (Грозный). 1924. № 6; в сб. «Революционная проза». Киев, 1924. № 1. Полностью — в кн.: Недра. Литературно-художественные сборники. М., 1923. Кн. 1 и 2; 1924. Кн. 3.

¹⁶

¹⁷ «Бюллетени литературы и жизни» (1924. Кн. 1), например, в разделе «Из библиографических итогов революционного периода» поместил посвященные юбилярам публикации: а) В. Я. Брюсов за годы революции (в связи с юбилеем); б) А. Серафимович за годы революции (в связи с юбилеем).

¹⁸ См., например: Анатолий Федорович Кони // Красная газета. Утр. 1924. 10 февр. № 33 (1778). С. 5; Чествование А. Ф. Кони // Там же. 12 февр. № 34 (11779). С. 2.

¹⁹ Впервые: Утренники. 1922. Кн. 1 (не полностью); Вересаев В.

²⁰ См., например: Стеклов Ю. М. О творчестве Федора Сологуба // Литературный распад: Критический сб. СПб.: Eos, 1909. Кн. 2. С. 174.

²¹ Клейнборт Л. М. <1> / Публ. М. М. Павловой // РЛ. 2003. №2. С. 203.

²² Сказка III из цикла М. Горького «Русские сказки» впервые опубл.: Русское слово. 1912. 16 дек. № 290. Памфлет явился откликом Горького на публикацию Сологуба: Сергей Тургенев и Шарик. Ненапечатанные эпизоды из романа «Мелкий бес» // Речь. 1912. 15 апр. № 102. С. 2; 22 апр. № 109. С. 3; 29 апр. № 116. С. 2. Подробно о возникшем между писателями конфликте в связи с публикацией памфлета Горького см.: Федор Сологуб и Ан. Н. Чеботаревская. Переписка с А. А. Измайловым / Публ. М. М. Павловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1995 год. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. С. 233-238.

²⁵ «Детская болезнь левизны в коммунизме» (1920).

²⁶ Селиванов Арк. Писатели и критики: (Диспут в Союзе писателей) // Красная газета. Веч. вып. 1926. 5 июня. № 131 (1135). С. 3. КУБУЧ — Комиссия по улучшению быта ученых (или: ЦЕКУБУ — Центральная комиссия по улучшению быта ученых).

²⁷ Такие статьи нам неизвестны. Юбилей Сологуба был отмечен несколькими заметками в ленинградских газетах: К юбилею Ф. К. Сологуба // Последние новости. 1924. 11 февр.; А. Т. <Тиняков А. И.> Аэль. Без солнца (Чествование Ф. К. Сологуба в Александринском театре) // Красная газета. Веч. вып. 1924. 12 февр. № 34. Обзор заметок представлен в публ. А. В. Лаврова: Юбилей Федора Сологуба (1924 года). С. 321.

²⁸ См. текст: Юбилей Федора Сологуба (1924 года). С. 322-324.

²⁹ Материалы Московского отделения Союза писателей. Протоколы (67) заседаний МО Правления Союза писателей. 1924, янв. 11-1925, дек. 18 // РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 713.

³⁰ РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 713, л. 4. Юбилейный комитет возглавлял А. Л. Волынский, члены комитета: Р. В. Иванов-Разумник, Е. И. Замятин, В. А. Рождественский, П. Н. Медведев, Конст. Эрберг (К. А. Сюннерберг).

³¹ случаю 20-летнего юбилея литературной деятельности (в заседании 9 янв. принято решение направить юбиляру поздравительную телеграмму), Н. Д. Телешова (заседание 30 янв.), М. А. Волошина (заседание 30 апр., 15 мая), Вересаева (заседания 18 и 25 сент.) и др. // РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 713, л. 25, 27, 40, 42, 58-59, 68.

³² См.: Вечер в честь С. Д. Дрожжина // Вечерняя Москва. 1924. 12 янв. № 10. С. 2; Юбилей крестьянского поэта // Там же. 14 янв. № 11. С. 4.

³³ Вечерняя Москва. 1924. 1 марта. № 52. С. 3.

³⁴ Процесс подготовки юбилейных мероприятий отражен в протоколах Правления Союза писателей (МО). 25 сент. 1925 г. был принят текст обращения к литературным организациям, представленный А. Эфросом; постановили: «<4> разослать приглашение на первое предварительное совещание 14-ти крупным литературно-художественным организациям». В заседании 4 дек. 1925 г. слушали: «5. О вечере в честь В. Вересаева в Союзе. Постановили: Поручить Б. Пильняку, А. Соболю и И. Новикову организовать закрытый вечер, посвященный В. Вересаеву. Вечер устроить закрытым по специальным приглашениям. И. Новикову, А. Соболю и Б. Пильняку поручается составить список приглашенных лиц» (РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 713, л. 59, 68).

³⁵ См. заметки и репортажи в газете «Вечерняя Москва» за 1925 г.: «40-летний юбилей В. В. Вересаева» (31 окт. № 250. С. 3); «Юбилей В. В. Вересаева» (2 дек. № 274. С. 3); «К чествованию В. В. Вересаева» (5 дек. № 277. С. 2); «Чествование В. В. Вересаева. 40-летний юбилей писателя» (7 дек. № 279. С. 3).

³⁶ «Об устройстве литературного вечера с участием московских и ленинградских писателей»; постановили: «Устроить вечер. Организацию вечера возложить на А. М. Свирского, А. Тихонова и А. Соболя. Участвовать в вечере должны те писатели, список которых утвержден на совместном заседании Московского правления с представителями Ленинградского правления» (РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 713, л. 65).

³⁷ Дом Герцена (Тверской бульвар, 25) в это время находился на ремонте, в 1920-е гг. в нем размещались литературные организации — Российская и Московская ассоциации пролетарских писателей.

³⁸ РО ИРЛИ, ф. 289, оп. 3, № 680, л. 1-2.

³⁹ См., например: Сологуб ФедорЧеботаревская Анс. Как относилась Великая Французская Революция к искусству? //Театр и искусство. 1918. № 10-11. С. 115-118. — Рец.

⁴⁰ «О быте» (М.; Л.: Госиздат, 1927).

⁴¹ Борисоглебский Михаил Васильевич —1942; наст. фам. Шаталин) — поэт «неоклассик», прозаик, киносценарист, историк русского балета; в 1924—1927 гг. — член Правления Союза писателей, секретарь Ф. Сологуба. См.: М. В. Борисоглебский и его воспоминания о Федоре Сологубе / Вступ. ст., публ. и примеч. М. М. Павловой // РЛ. 2007. №2. С. 88-115.

⁴² В архиве Всероссийского Союза писателей и Всероссийского Союза поэтов (ЛО) сохранился полный текст доклада, см.: Материалы по устройству литературного диспута по докладу В. В. Вересаева «О художественном оформлении нового быта»: тексты доклада и заключительного слова Вересаева, афиши, рецензии, переписка Правления Союза писателей (ЛО) с Губисполкомом, Гублитом и др. по этому же вопросу; вырезки из газет (РО ИРЛИ, ф. 291, оп. 1, № 340).

⁴³ Селиванов Арк. Художественное оформление быта (Доклад В. В. Вересаева в зале Ак-капеллы) // Красная газета. Веч. 1926. 19 янв. № 18 (1922). С. 4.

⁴⁴ Там же.

Категория:	Биография
Связанные авторы:	Вересаев В. В. (О ком идёт речь), Сологуб Ф. К. (О ком идёт речь)