Приглашаем посетить сайт

Из воспоминаний

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Из воспоминаний (старая орфография)

Когда именно я стал впервые читать "Русския Ведомости", припомнит не могу, но в 1863 году, год моего приезда в Москву, я в ближайшие за тем годы, чаще приходилось мне знакомиться с новостями из "Московских Ведомостей", пользовавшихся тогда, повидимому, наибольшим распространением. Впрочем, газеты в то время не играли еще у нас той роли, как теперь, и молодежь в особенности сравнительно мало интересовалась газетами, интерес к которым возрастах только в случае войны, крупных судебных процессов или террористических покушений. В те (и в последующия) времена я читал также иногда "Современные Известия", издававшияся Гиляровым-Платоновым, где появлялись бойкия статьи самого редактора и фельетоны "Берендея", очень нравившиеся многим, хотя в сущности довольно плоские и мало содержательные, и еще более - газеты, издававшияся И. С. Аксаковым.

В те годы, мне не приходила мысль о возможности писать что-либо в газетах; более осуществимыми представлялись мне статьи по интересовавшим меня тогда отраслям естествознания, - зоологии и антропологии, - но и по отношению к ним являлось существенное затруднение, - где такия статьи можно было поместить. Журналам по естествознанию у нас, как известно, долго не везло, хотя попытки их издания делались неоднократно. В 1850-х годах Обществом испытателей природы стал издаваться под редакцией проф. Рулье, а позже проф. Усова, "Вестник Естественных Наук", по своему времени очень хороший журнал, с рисунками и хромолитографиями, по через несколько лет он прекратился. Возобновить подобное издание взялся в начале 1870 годов Л. И. Сабанеев, с которым я познакомился еще в 1860 годах, в бытность мою студентом (а он быль вольнослушателем), но который затем уехал на Урал, где и пробыл, кажется около двух лет.

Л. П. Сабанеев был страстный зоолог и охотник; интересовали его, впрочем, только позвоночные, главным образом, вашей фауны. Еще с юных лет он стал заниматься охотой, рыбной ловлей, держал у себя всяких птиц, и настолько из знал, что, прогуливаясь в лесу, напр., мог по голосам определять всех выдававших себя звуками, пернатых {Сабанеев быль в приятельских отношениях с г. Ломовским, страстным охотником, занимавшим видные административные должности сперва в Константиновском межевом институте, затем в Петровской сельско-хозяйственной академии. Ломовский интересовался всеми отраслями охотничьяго спорта; помню, раз он пригласил Сабанеева и меня посмотреть петушиный бой. Дело было глубокой осенью, мы отправились вечером на Грачевку в какой-то трактир, прошли через помещение трактира на внутренний двор и увидали там небольшую круглую арену, обнесенную барьером и освещенную сверху висячей керосиновой лампой. Вокруг барьера расположились спортсмены разного звания, выпускавшие петухов и бившиеся о заклад между собою, - чей петух победит. Помню, что на меня это зрелище окровавленных петухов произвело довольно неприятное впечатление.}. На Урале он много путешествовал я хорошо ознакомился с фауной позвоночных этого края; его работы по уральской фауне, как я его труд по рыбам Россия, были долгое время единственными обстоятельными сочинениями в соответственных областях. Вернувшись в Москву (с молодой женой) в начале 1870-х годов, Л. П. решил осуществить задуманную им еще ранее мысль о журнале; у него были кой-какие средства; кроме того, он получил для этой цели от ярославского заводчика П. десять тысяч рублей. Журналу был придал характер сборника, имевшого выходить четырьмя книгами в год, и дано название "Природа"; первым редактором был приглашен проф. С. А. Усов. В сущности, однако, весь труд я заботы по изданию оставались на Л. П-- че, который старался поставить дело возможно лучше, пригласив к участию в сборнике известных тогдашних ученых. В качестве художника для изготовления таблиц (хромолитографий) и рисунков быть привлечен художник Н. А. Мартынов, а в деле редакции принимал посильное участие я, помещая, как более крупные статьи, Так и разные мелкия, делая, исправляя переводы иностранных статеек и т. д. Такое близкое мое участие продолжалось с 1872 по 1875 год и имело для меня не маловажное значение; оно дало мне возможность испробовать впервые свои силы в деле писательства, а с другой стороны, я кое-что заработать, что было тогда для меня весьма существенным. Постепенно однако мое участие стало сокращаться: я должен быть обратиться к преподавательскому труду, давать уроки естествознания и географии, а в конце 1876 года получил от университета командировку за границу; с своей стороны Л. П. Сабанеев стал охладевать к своему изданию, расходы на которое далеко не окупались подпиской, начал принимать меры к сокращению на него трать, а в 1877 г. я совершенно его прекратил, начав издавать, вместо вето, другой журнал, более приспособленный к охотничьим целям - "Природа и Охота" {Л. П. Сабанеев скончался в цвете лет. Это был очень крепкий человек, можно сказать богатырского сложения. Всю зиму он ходил в храповом пальто с открытою грудью. Но неожиданно он схватил воспаление легких, перешедшее затем в чахотку, от которой он скоро и умер в Крыму.}.

для поездки за границу, но при плохом курсе тогда русских денег, а с другой стороны при семейном моем положении, тогда в Москве оставалась у меня жена с тремя детьми, приходилось жить очень скромно. Хорошо еще, что при содействии доброго приятеля П. я получил заказ на составление одной книги зоологического и прикладного содержания; работа эта дала мне несколько сот рублей, хотя издатель впоследствии, испугавшись массы расходов, связанных с изданием, отказался от него, и рукопись моя осталась не изданной. Затем я вошел в переговоры с редакциями "Русских Ведомостей" и "Московского Обозрения" относительно возможности помещения в них писем из-за границы. "Московское Обозрение" было новым ежемесячным журналом, выходившим тонкими книжками и издававшимся одним знакомым мне лицом. Просуществовало это издание недолго; я успел поместить в нем только несколько писем из Берлина. Каким образом я вошел тогда в сношения с H. С. Скворцовым (редактором издателем "Русск. Вед."), не сохранилось в моей памяти, но помню, что H. С. отнесся ко мне любезно и обещал помещать моя письма из Парижа. Их было помещено (в отделе фельетона) в 1877 г. пять, и в 1878 г. - три. Любопытно, что в числе этих напечатанных писем оказалось одно, мне но принадлежавшее, гонорар за которое был однако выдан моей жене, и когда она, по моему указанию, обратилась впоследствии к H. С. Скворцову с предложением вернуть следуемые деньги, то получила от него в ответ, что выдача была произведена правильно, и никакой ошибки быть не могло; для меня так и осталось невыясненным, чье было это письмо, и получил ли автор его, что ему следовало.

Вернувшись в 1879 г. в Москву, я очутился в положении, материально весьма незавидном. Субсидия от университета прекратилась, а до получения содержания по кафедре приходилось еще долго ждать, пока не будет напечатана я защищена магистерская диссертация и не последует моего выбора в преподаватели или доценты. По счастью, в одно летнее утро 1879 г. является ко мне мой хороший знакомый Ф. Д. Нефедов и объявляет, что в Москве разрешена новая газета "Русский Курьер", которую будет издавать под своей редакцией Н. И. Лапин, но что издатель, не будучи знаком с редакторским делом, обратился за содействием к нему, Нефедову, предложив ему взять на себя ведение газеты. Нефедов согласился, выговорив себе право пригласить желательных ему сотрудников, и вот он обращается го мне с предложением принять ближайшее участие в деле редакции. Конечно, и немедленно согласился, и, вместе с ним, мы отправились в помещение редакции новой газеты, находившееся в Столешниковом переулке. Там мы застали уже нескольких сотрудников, приглашенных самим Лапиным, именно г. Куренина, привлеченного к занятиям в московском отделе, г. Л., специалиста по железнодорожному' делу, г. Размадзе, которому поручался музыкальный отдел и В. И. Немировича-Данченко, который должен был заведывать театральным отделом. Нефедов с своей стороны, пригласил т. Богомолова, участвовавшого уже ранее в петербургских газетах, Разсадина (классика и знатока иностранных языков, к сожалению, страдавшого запоем), Ц. Н. Митропольского, г. Ульяницкого (по иностранному отделу), меня, а затем им были приглашены: В. А. Гольцев; харьковский профессор Даневский, профессора Н. И. Стороженко и А. Н. Веселовский и многие другие. На 6-м, кажется, нумере новая газета была однако приостановлена московским генерал-губернатором князем Долгоруковым на два месяца. Поводом к каре послужила передовая статья Богомолова о циркуляре министра внутренних дел Макова; в циркуляре говорилось о том, что местные власти должны всячески внушать крестьянам о неосновательности юг надежд на какую-нибудь прирезку земли. Статья Богомолова имела главным содержанием обсуждение вопроса, как надо понимать это "всячески", и заканчивалась мнением, что на крестьян надо действовать не "всячески", а умело, толково, и не нарушая основ справедливости и гуманности. Через два месяца редакция открылась уже в доме Лапина у Москворецкого моста. Нефедов повел дело редакторства настолько хорошо, что новая газета стала скоро завоевывать себе сочувствие публики и число подписчиков на следующий (1880 год) быстро возрастало. Мне пришлось принять участие в разных отделах газеты, начиная от передовых и фельетонов и кончая мелкими заметками, что одновременно с участием моим тогда в журнале "Русская Мысль", давало мне средства к существованию, так как на скудное университетское содержание доцента (1,176 р. в год) прожить с семьей, даже в то, более дешевое время, было невозможно.

Что касается "Русской Мысли", то мне пришлось присутствовать при её, так-сказать, зарождения, которое происходило в доме В. М. Лаврова, на Спиридоновке. Здесь я бывал на нескольких вечерах, на которых обсуждался план нового журнала, намечались статьи, будущие сотрудники и т. д. Первоначально имелось в виду дать журналу название "Русская Дума", но (слово "Дума" не было разрешено, как политически подозрительное. Редактором был приглашен С. А. Юрьев, славянофил особого оттенка, проповедник "хорового" начала, увлекавшийся Шекспиром и Лопе-де-Вегой, совмещавший в себе славянофильския воззрения с социалистическими и отличавшийся феноменальной забывчивостью. С Юрьевым меня познакомил С. А. Усов, а с В. М. Лавровым, должно быть, Нефедов. Вечера у Лаврова привлекали многих; они сопровождались всегда ужином, беседа за которым, как принято выражаться, затягивалась "далеко за полночь".

другия лица, и я пришел к заключению, что оставаться мне далее там неудобно. Лишение заработка стало однако скоро отзываться неблагоприятно, и я начал искать себе новых его источников. Естественно было вспомнить в этот момент о "Русских Ведомостях", в которых я уже поместил несколько статей в 1877--79 гг. и где принимал участие мой коллега по университету А. И. Чупров. Ему я и был обязан тем, что H. С. Скворцов пригласил меня к "временным" занятиям в иностранном отделе, в виду отъезда на лето заведывавшого этим отделом П. Н. Бларамберга. Не помню, когда именно явился я в первый раз в помещение редакция "Русск. Вед." и приступил к порученным мне занятиям, сущность которых была мне, впрочем, уже известна по опыту в "Русском Курьере"; знаю только, что они происходили ежедневно, но исключая и воскресений, так как газеты выходили тогда и по понедельникам {С конца 1881-го или с начала 1882-го года, я принимал также некоторое время участие в газете "Московский Телеграф", издававшейся И. И. Радзевичем. Газета эта была задумана осмысленно: все политическия новости сообщались с нее по телеграфу из Петербурга и составляли главное содержании газеты; для этого издатель вошел в особое соглашение с телеграфным ведомством и добился уменьшения телеграммного тарифа. Газета приобрела себе скоро сочувствие общества, но ряд кар прекратил её существование в начале 1883-го года.}.

Редакция "Русск. Вед." помещалась тогда в Шиповом переулке, в доме Н. С. Скворцова, приобретенном и отделанном их незадолго перед тем, когда успех газеты и основанное на нем материальное благосостояние её издателя да.ты к тому возможность. Впрочем, это благосостояние оказалось илом, как видно будет далее, лишь кажущимся, а но действительным. H. С. Скворцов начал газетное дело без всяких средств; он слушал в конце 1850-х годов лекции на историко-филологическом факультете московского университета, но не окончил на нем курса и поступил секретарем в редакцию газеты "Наше Время", основанной Н. Ф. Павловым и издававшейся с 1860 по 1862 г. Хотя Н. Ф. был талантливый писатель, однако газета его успеха не имела, и в 1863 г. он начал издавать, взамен её другую - "Русския Ведомости". Но издавал он их недолго; в 1864 г. он умер, и газета перешла к сыну его, И. Н. Павлову, который, однако, тяготился этим делом, не ждал от него успеха, и в 1866 г. предложил взять его на себя Н. С. Скворцову. Последний согласился, и с половины этого года газета перешла к Скворцову, у которого тогда не было никаких средств, но имелись многочисленные приятели, что его и выручило. В числе этих приятелей быть некто Воронин, состоятельный бумажный фабрикант, который предложил Скворцову брать у него в долг бумагу, пока он не в состоянии будет расплатиться. Это значительно облегчило дело издания; бумага бралась под векселя, которые переписывались из года в иод, покуда, наконец, не были скуплены В. К. фон-Мекком {Относительно этого г. Воронина В. М. Соболевский рассказывал как-то мне, что встречал его у известного Кетчера (переводчика Шекспира и бывшого друга Герцена и Грановского, о которых он впрочем никогда ничего не говорил), особенно в день именин Кетчера, 6-го декабря, когда распивалась дюжина, а то и две, шампанского, доставлявшагося обязательно K. Т. Солдатенковым. Про Воронина рассказывали еще, что раз с одной попойки он привез к себе пьяного литератора и положил его спать в "молодецкой". На утро он объявил жене, что привез к себе литератора Некрасова, но оказалось, что это - парикмахер Некрасов.}.

С 1868 г. "Русск. Вед." стали выходить ежедневно; формат их был увеличен и подписная плата возвышена. Сотрудников у газеты сперва было очень мало. Сам Скворцов в то время много писал, а одно время единственным сотрудником его был А. И. Лукин, о котором поэтому будет уместным сказать здесь несколько слов.

А. П. провел детство в курской помещичьей семье, а в Москве появился в начале 1860-х годов и стал слушать лекции в качестве вольнослушателя на юридическом факультете. Здесь он познакомился с В. М. Соболевским, А. С. Посниковым, А. И. Чупровым, и считался среди них богачем, так как нанимал приличную меблированную комнату и имел ковер, ружье и собаку. Литературную известность Лукину дала повесть "Анна Ивановна", помещенная им в "Современнике"; кроме того, он участвовал в "Искре", издававшейся Степановым. Как он попал в редакцию "Русских Ведомостей", мае неизвестно, но факт тот, что некоторое время он был единственным помощником Скворцова, а когда газета увеличила свой формат, стала выходить ежедневно, и понадобились другие сотрудники, то Лукин познакомил Скворцова с А. С. Посниковым и А. И. Чупровым, а затем в число сотрудников вступали также B. Ю. Скалон, М. А. Саблин и М. Е. Богданов. В. М. Соболевский познакомился с Скворцовым через А. С. Посникова, кажется, в 1872 г., когда он получил (через проф. Капустина, бывшого затем директором ярославского лицея) место доцента в этом лицее, где тогда читать и Посников. Приезжая по временам в Москву, В. М. бывал у Скворцова, подружился с ним и участвовал нередко в приятельских пирах. В 1876 г. А. С. Посников, получив степень магистра, быть приглашен в одесския университет, и В. М. стать скучать в Ярославле и чаще посещать Москву. В то время (т. е. во время пребывания в Ярославле), по его словам, он ничего не понимать в газетном деле и не интересовался им, но раз, когда он гостил у Скворцова, последния куда-то пропал дня на два (с ним это бывало) и вечером к В. М--чу явился фактор типографии, Кононов, говоря, что надо выпускать нумер. В. М. Попросить фактора ввести его в процесс составления нумера газеты, я кое-как нумер составили и выпустили (бланки, за подписью редактора, требовавшияся тогда для цензуры, по счастью, были в запасе). Писать в газете В. М. также не пробовать, за исключением одного раза, когда в бытность его еще студентом он поместил коллективно составленную статью по поводу одного университетского дела), и первая статья его в "Русск. Вед." появилась, как он мне рассказывал, по такому случаю. Гостить он раз у Скворцова, и тот сказал ему вечером: напиши, пожалуйста, статью о деле Энкен (так, кажется, если я не перепутал фамилии). Это была одна барыня, которая, разсердившись на свою прислугу, выгнала ее ночью из квартиры на мороз, вообще проявила самоуправство, за что мировой судья осудил ее, кажется, на неделю в тюрьму. "Моск. Вед." выступили в защиту барыни и против мирового суда. Скворцов решил, что надо писать против "Моск. Вед." и в защиту мирового суда. Напрасны были все отнекивания Соболевского, он должен быть уступить и взяться за перо. Писать он часов до 3-х ночи, и статья вышла длинная. Статья была набрана, и Скворцов стать ее читать и выправлять, дав тем В. М--чу первый урок в редакторском деле. Он указал на излишния повторения, неуместные длинноты, некоторые недостатки стиля и придать статье надлежащий вид и размеры.

Через некоторое время после того В. М. заболеть и, взяв отпуск, поехать в Москву лечиться. Скворцов заставил его остановиться у ного на все время лечения, а когда Соболевский поправился, предложил ему принять на себя должность помощника редактора.

военных действий. Имея массу знакомств и состоя одно время гласным московской городской Думы, Скворцов пользовался некоторым влиянием в московском обществе, как представитель либерального направления, которое он строго проводить с конца 1860-х годов в своей газете, отстаивая реформы 1860 годов и полемизируя с "Московскими Ведомостями". В. М. Соболевский еще при жизни Скворцова был утвержден вторым редактором, и когда Скворцов умер (осенью 1882 года), он заступить его место, но положение газеты оказалось очень шатким...

"Русск. Вед.". Редакция помещалась тогда, как уже было сказано, в доме Скворцова, в Юшковом переулке, и занимала довольно скромное помещение. Обо состояло из небольшого кабинета редактора (Скворцова днем мы почти никогда там не видали, и лишь изредка видели Соболевского, тогда еще молодого человека, всегда франтовато одетого, неизменно приветливого и вежливого), и комнаты больших размеров, в которой занимались сотрудники. Посредине её стоял большой стол, на котором лежали русския и иностранные газеты; за столом сидели: А. П. Лукин, П. И. Бларамберг (которого временно заместил я), переводчик А. Е. Крепов, а временами появлялись также Г. А. Джаншиев, С. Ф. Фортунатов, М. Е. Богданов, А. И. Чупров и другие. П. И. Бларамберг поступил в число сотрудников позже упомянутых выше. Он воспитывался в Александровском лицее, служил затем в Петербурге в статистическом комитете, но заболел и должен был выйти в отставку и отправиться надолго за границу для лечения. По возвращении в Россию он вынужден был искать себе заработка. Его жена, М. К., урожденная Врангель, была знакома с А. И. Чупровым, и через него удалось устроить Бларамберга в редакции "Русск. Вед.", где он занял должность помощника при заведывавшем иностранным отделом г. Неведомском. Около 1880 г. Неведомский ушел, и Бларамберг занял его место.

Моя обязанность, как временного заместителя Бларамберга, состояла в том, чтобы просматривать иностранные газеты, отмечать в них наиболее важные и интересные известия и передавать юг для перевода Крепову, а затем писать передовые и другия заметки по текущим политическим вопросам. Все это делалось довольно шаблонным образом, и попытки ввести некоторое разнообразие в этот отдел, встречали противодействие как со стороны переводчика, привыкшого к рутине, так и со стороны редакции, от которой трудно было добиться какой-либо реформы в этом отношении. Г. А. Джаншиев помещал ранее отчеты о судебных процессах в "Моск. Вед.", затем перешел в качестве такого же сотрудника в "Русск. Вед.", но позже отказался от составления таких отчетов и сосредоточился на писания передовых и других статей по юридическим и общественным вопросам, очерков по истории судебной реформы и т. п. С. Ф. Фортунатов доставлял статьи исключительно по Англия и Соединенным Штатам, а по балканским делам и восточному вопросу писал в то время еще г. Майков, примыкавший по своим взглядам скорее к славянофилам.

Осенью 1881 года временные занятия мои в "Русск. Изд." должны были прекратиться, но Е. С. Скворцов сказал мне, что редакции жаль со мной разстаться, что я оказался подходящим сотрудником и что поэтому он предлагает мне продолжать сотрудничество. Я согласился, причем от меня отпала обязанность являться ежедневно в редакцию, а только по мере надобности. Круг тем моих писаний постепенно расширялся, и стал включать в себя вопросы науки, литературы, народного образования и др. Темы эти выбирались почти всегда мною и обыкновенно одобрялись В. М--чем, вступившим в 1882 г. по все нрава редактора. Скворцова в этот год мы почти не видали; он был болен и с весны пребывал постоянно на даче в Алексеевском просеке, в Сокольниках. Осенью того же года он скончался. В. М. поместил в газете обстоятельный, прочувствованный о нем некролог, и затем издание внешним образом продолжалось прежним порядком, по в действительности для него наступил критический момент, серьезно угрожавший его существованию.

В. К. фон-Мекк охотно согласился помочь Скворцову в трудное для газеты время, и купил воронинские векселя. Но ему вовсе не улыбалась мысль стать издателем "Русских Ведомостей". После смерти Скворцова перед В. М. Соболевским возникла задача придумать какую-нибудь комбинацию для возможности сохранения газеты в своих руках, при имевшемся составе сотрудников.

составить товарищество по изданию "Русск. Вед.", - из него и указанных трех лиц. Соболевский предложил ввести в него и других постоянных и старейших сотрудников, а также В. С. Пагануцци, которому он считал себя обязанным за ограждение интересов газеты в сношениях с фон-Мекком и в котором он видел человека, способного устроить хозяйственную пасть газеты.

В конце-концов в состав товарищества вошло 11 лиц, именно: Соболевский, Чупров, Богданов, Лукин, Посников, Скалов, Саблин, Бларамберг, Джаншиев, Пагануцци и я. Выработан был товарищеский договор, который и был заключен в нашем присутствии у нотариуса Эггерса, имевшого тогда контору в доме "Славянского Базара". Одновременно должны были мы подписать и список принимаемых нами на себя долгов, в сумме около ста тысяч рублей. Скоро весть о новом товариществе распространилась, и "Московский Листок" долго потом подсмеивался над 12-ю "братчиками" "Русск. Вед.", упорно почему-то насчитывая их 12, вместо 11-ти.

В основу нового товарищества был положен трудовой принцип: все члены его обязаны были работать в газете и все были на это согласны, но в действительности обстоятельства сложились так, что не все могли или были расположены в равной мере трудиться для издания. Наиболее было сделано для него, особенно в 80-х и начале 90-х годов, В. М. Соболевским. Он работал усердно большую част года, являясь в редакцию и днем, в 3--5 часов, и вечером для выпуска нумера, отдавая этому делу время с 11-ти до 2-гь, а иногда и до 3--4 часов ночи. Желая возбудить больший интерес к газете, он старался привлечь к участию в ней лучших писателей того времени. Уже ранее в газете писал Г. И. Успенский, с которым В. М. был очень близок, ездил с ним одно лето на Кавказ и т. д.; участие Г. И--ча продолжалось и при товариществе, пока он был еще здоров. Через него и других лиц В. М. завел сношения с H. К. Михайловским. Через Михайловского был привлечен к участию в "-Русск. Вед." М. Е. Салтыков (Щедрин), помещавший в газете свои ""Сказки". Участие Успенского, Михайловского, Салтыкова (Щедрина), несомненно, увеличило интерес газеты, к участию в которой были кроме того постепенно привлечены: В. Г. Короленко, Станюкович, Чехов, Златовратский, Мамин и др., в которой завелись хорошие иностранные корреспонденты, стали помещаться литературные, научные, театральные и др. обзоры, и т. д.

это время исправлял сначала П. И. Бларамберг, числившийся помощником редактора, а затем А. С. Посников. Последний, оставив к началу 1880-хь годов профессуру в одесском университете, жил ж течение нескольких лет в своем родовом имении, в Вяземском у. Смоленской губ. Вступив в товарищество "Русск. Вед.", он первое время не принимал близкого участия в газете, но затем поселился в Москве и стал за менять В. М--ча в его отсутствия Своими знаниями в области общественных наук, земского и крестьянского дела, он был очень полезен газете, и в этом отношения, как и по проявленной им энергичной инициативе, его деятельность, как редактора, представлялась очень ценной. Редакторския обязанности стали им исправляться с 1887 года, хотя оффициально он был утвержден вторым редактором только в 1890 году. А. С. Посникову главным образом "Русск. Вед." были обязаны тем, что оне сделались органом земским, ставившим за первый план земские интересы и упорно проводившим, насколько то было можно при тогдашних цензурных условиях, идею народного представительства. Значительное место уделялось в газете вопросам крестьянского быта и права, народного образования, финансов. Сознавая необходимость оживления некоторых отделов, А. С. привлек к участию в газете новых сотрудников, в том числе бывших слушателей своих в одесском университете Г. Б. Иоллоса и X. Я. Герценштейна. Первый из них работал некоторое время в редакции, а затем переселился в Берлин, и стал писать оттуда корреспонденции, вызывавшия большой интерес в публике. Второй писал статьи преимущественно по финансовым вопросам. А. С. Посников вообще во многих отношениях дополнял в деле редакции В. И. Соболевского. Последний, став во главе редакции, обычно сам ничего не писал, считая главным делом редактора просмотр, исправление и отделку статей, написанных другими. А. С. Посников, как редактор, но вместе с тем и как земский деятель, внес в газету новый момент; он и сам писал, и учил писать молодых сотрудников, стараясь придать газете более определенный характер, что способствовало её большей популярности, особенно в земских сферах. Программа газеты, начавшая проводиться уже Скворцовым, была выработана и формулирована более детально А. С. Посниковым и А. И. Чупровым. Следованию этой программе придавалось преимущественное значение; ей приносились иногда в жертву: литературный интерес, живость изложения, полнота новостей, своевременный выход газеты...

и он был представлен к утверждению. В утверждении, однако, последовал отказ по той причине, как (говорили, что жена П. И--ча, М. К--на, считалась в охранной сфере "неблагонадежной". Тогда пост второго редактора был предложен мне от лица всех товарищей. Я был представлен к утверждению, которое я последовало 30-го марта 1897 года. В этот год мне пришлось замещать В. М--ча по случаю его отъезда около трех месяцев. В следующем, 1898 году, летом, умер М. А. Саблин, заведывавший хозяйственной частью газеты, и тогда товарищи обратились ко мне, чтобы я принял в свое заведывание и эту часть. Пришлось согласиться, хотя никакой хозяйственной опытности у меня и не было.

Когда в 1883 г. мы основывали наше товарищество, никому как-то и в голову не приходило о возможности близкой смерти одного из нас. Однако, уже немного лет спустя скончался В. С. Пагапуцци, на вид, казалось, крепкий человек, несколько, правда, ожиревший; ему газета была обязана введением впервые правильной отчетности, организацией необходимой бухгалтерии. Преемником его по заведыванию хозяйственной частью стал М. А. Саблин, при котором контора газеты получила в главных чертах тот вид, какой она сохранила и после. М. А. заведывал московским столичным статистическим комитетом и принимал видное участие при устройстве промышленной выставки в Москве в 80-х годах. Как сотрудник "Русск. Вед.", он заявлял о себе немногими статьями, но ему многим была обязана газета в хозяйственном отношения: ему пришлось устраивать типографию в приобретенном товарищами Доме, выписывать новые типографския машины, строить новое здание для машинной и наборной, делать опыты с бумагой разных фабрик и т. д. Умер он после продолжительной болезни от рака,; у себя на даче, в Одинцове; похоронили его на кладбище Новодевичьяго монастыря.

За Саблиным через два - три года пришла очередь Г. А. Джаншиева. В первые годы товарищества это был человек жизнерадостный, очень отзывчивый и деятельный. Писал он много и был некоторое время наиболее плодовитым в этом отношения из всех товарищей. В последующие годы он стал однако ослабевать, и состояние его здоровья требовало чаще поездок на юг и за границу для климатического лечения. Был от и в Италии, и в Испании, и в Греции, и в Египте. В Крыму он облюбовал уголок около Георгиевского монастыря, где впоследствии возник "Джаншиевский" поселок. На Кавказе он особенно восторгался Боржомом, Абас-Туманом, Зекарским перевалом, и описал их в своей книжке "Перл Кавказа". Как человек общительный, он имел много знакомств: в России он знал некоторых видных деятелей судебной реформы, был вхож в литературные, театральные и др. кружки; на Корфу он познакомился с дочерью Белинского, супругой греческого прокурора, имевшей уже взрослых сыновей; вел он беседы, например, в Крыму - с графом Милютиным, за Границей - с Лорис-Мелиховым, д-ром Белоголовым, Лавровым и другими известными соотечественниками, и, вероятно, его записки могли бы представить немало интересного, но, кажется, он их не оставил. Умер он как-то неожиданно, летом, и мне выпала судьба хоронить его на армянском Ваганьковском кладбище.

"Русск. Вед.", за подписью "Скромный Наблюдатель". В свое время они очень читались, но позже, потому ли, что автор их не находил уже подходящих тем и прежнего юмора, или потому, что требования к фельетону, особенно с вступлением в редакцию А. С. Посникова, изменялись, только А. П. стал писать реже, а затем его фельетоны и совершенно прекратились. Зимой он однако продолжал ежедневно приходят в редакцию, просматривал газеты, писал заметки, но так как и московским, и внутренним отделами заведывали уже другия лица, то заметки его часто (оставались неиспользованными. Впоследствии фельетоны его получили уже иной характер; так, ряд их был посвящен непорядкам на кавказских минеральных водах, где он жил (в Ессентуках), кажется, два лета. Под-конец он старчески одряхлел, и скончался летом 1905 года, в своем имении по Казанской жел. дороге.

сидячий образ жизни, и можно было надеяться, что его идет глубокая старость. Поэтому мы с Соболевским были крайне поражены, когда весной 1907 года, находясь в Париже, получили телеграмму об его кончине. Сотрудником "Русск. Вед." он стал еще при Скворцове, но затем время его было настолько поглощено земской и городской службой, что он должен быль прекратить свое участие в газете. Он занимал одно время пост председателя московской уездной земской управы, служил затем секретарем московской городской Думы, был редактором "Земства", - журнала, издававшагося на средства Кошелева. Войдя в товарищество "Русск. Вед.", он первые годы принимал ближайшее участие в газете, но в 1885 г. ему пришлось переехать в Петербург, где он валял место члена совета Крестьянского банка. В Москву, в течение многих лет, он приезжал только на годичное собрание товарищей и лишь время от времени им доставлялись для газеты статьи. В 1900-х годах, когда он снова поселился в Москве, для вето оказалось возможным предоставить большую часть своего времени газете, сперва в качестве помощника редактора, а затем и редактора. Его обширные знания во многих отраслях народного хозяйства и управления, особенно в области земского и городского дела, придавали особую ценность его редакторскому труду, но, к сожалению, "Русск. Вед." могли воспользоваться его силами только в течение немногих лет. Покойный оставил после себя обширную библиотеку, особенно богатую земскими изданиями; она поступила после его смерти в московскую уездную земскую управу.

В 1908 году скончался и А. И. Чупров, один из старейших сотрудников "Русск. Вед.", работавший в пять еще при Скворцове (ранее он работал в "Москве" И. С. Аксакова). Специалист в области политической экономии и статистики, он представлял собой для редакции крупную научную силу, и его содержательные, всегда тщательно отделанные, статьи существенно содействовали репутации газеты, как "профессорского" органа. Вместе с тем, его авторитетный голос имел большое значение при обсуждении разных редакционных и издательских дел, а его симпатичная личность олицетворяла собой в наибольшей степени тот нравственный цемент, который связывал работающих в одном деле и предотвращал возможные нарушения этой связи. Обладая многими знакомствами, в том числе и в административных сферах, он оказывал ценные услуги газете и в другом отношении: когда газету постигали кары или над пей сгущались тучи, товарищи обращались обыкновенно к А. И - чу с просьбой поехать в Петербург и диагносцировать положение. Товарищем А. И - ча по университету был между прочим Плеве, занимавший последовательно важные административные посты; были у А. И. в Петербурге и другие знакомые в среде влиятельных лиц, которые, в общем, если и не могли разделять политических убеждений А. И - ча, то относились благодушно к нему, как к человеку. Поездки А. И. в Петербург были поэтому большей частью не безплодны, уже одним тем, что освещали для данного момента положение печати вообще и "Русск. Вед." в частности. К сожалению, товарищам пришлось надолго разстаться с удовольствием видеть А. И - ча непосредственно в своей среде. После того, как торжественно был отпраздновал 25-тилетний юбилей учено-литературной деятельности А. И., а затем исполнилось и 25-тилетие его учебной службы, А. И. вынужден был по состоянию своего здоровья уехать за границу, откуда ему и де суждено было вернуться в Россию. Он прожил ряд лет в Дрездене, Мюнхене, Швейцарии, Италии, и его участие в "Русск. Вед." за это время неизбежно сократилось. Правда, он не оставлял и за границей своих ученых и литературных занятий, участвовал в некоторых изданиях, но в "Русск. Вед." его деятельность оживилась только в последние годы его жизни, когда он поместил ряд ценных статей о научном содействии крестьянскому хозяйству, приведя в них много интересных наблюдений, собранных им в Германии и Италии относительно успехов, которые были достигнуты там в этом направлении. Я имел счастье видеться с А. П. в, 1906 и 1907 гг. в Мюнхене, на юге Баварии и в Вене, и нашел его настолько бодрым и жизнерадостным, что ничто, казалось, не предвещало его близкого конца (он только но мог скоро ходить и отказывался подниматься на гору); в Вене мы имели с ним и В. М--чем совещание о делах издания. Весть об его кончине в 1908 году поразила нас всех; он умер от припадка грудной жабы, в Мюнхене, в квартире одного знакомого немецкого профессора, к которому пришел с визитом.

"Русск. Вед." по музыкальным вопросам, он волей судеб вынужден был писать в газете по вопросам иностранной политики, но, повидимому, тяготился этим, и потому охотно уступил эту обязанность другим сотрудникам, когда они появились. Некоторое время он исполнял обязанности помощника редактора, а когда и эти обязанности от него отошли, он проводил большую часть времени в своем имении, в Крыму, тем более, что и здоровье его стало слабеть. Вольной он был увезен женой за границу, где и скончался, причем тело его, по выраженному им желанию, было сожжено в крематории. Урна с его прахом была привезена его женой в Россию, но М. В. недолго пережила своего супруга; она умерла в Крыму, и тело её было погребено вместе с прахом П. И - ча.

Осталось нас, старых товарищей, не считая вышедшого ранее из товарищества А. С. Посникова, трое: В. М. Соболевский, М. Е. Богданов и я. М. Е. впрочем давно уже прекратил ближайшее участие в редакции, начатое им еще при Скворцове, когда он писал но финансовым и другим общественным вопросам. В первые годы товарищества он продолжал еще помещать статьи в газете, но затем, со вступлением новых сотрудников по тем же отделам, он прекратил свою газетную деятельность и отдался сельскому хозяйству, приобретя себе имение в Курской губерния. В начале 1900 годов он поселился опять в Москве и стал принимать снова участие в делах издания. Обладая большей хозяйственной я финансовой опытностью, чем прочие товарищи, он нередко существенно содействовал своими указаниями успешному разрешению разных вопросов, касающихся издания. В последние (годы он стать проводить, впрочем, большую часть времени за границей, а в 1912 г. мы все трое вышли из состава товарищества.

В. М. продолжать однако оставаться морально до конца жизни во главе органа, которому он отдать 35 лет своей жизни. По вот и его постигла общая судьба всего живущого. За последние годы он несколько одряхлеть; давно его уже стала одолевать глухота, по он оставался еще в общем здоров и бодр. За границей и в деревне он обыкновенно много гулял и легко переносить длинные переезды на железных дорогах и пароходах. Сохранил он и нанять, ясность мысли, интерес к литературе и искусству. Еще весной нынешняго года он ездил в Вену, Париж, Лондон, а, вернувшись в Москву, поехал отсюда на Кавказ, в Гагры, чтобы затем переехать в Красную Поляну, где у него заканчивался постройкой дом, в котором он думать проводить летом остаток жизни. Но судьба решила иначе; он умер от тифа, - болезни, которую трудно было ожидать при обстановке его жизни и которую не могло вывести его старческое сердце... Не привелось ему дожить до 50-тилетия органа, столь многим ему обязанного и столь тесно связанного с его именем...

или некоторые моменты, - то радостные, то прискорбные, то приносившие моральное удовлетворение, то возбуждавшие тревогу и уныние. Многое исчезло из памяти и не в состоянии быть возстановлено; остались только некоторые, иногда довольно маловажные факты, почему-то выделившиеся из общого фона однообразной жизни газеты. Припоминается мне, например, один такой второстепенные эпизод, из начала жизни товарищества. Это было в 1883 г., вскоре после образования товарищества, 3-го сентября, в день годовщины "Русск. Вед.". День выдался теплый, солнечный, и мы, товарищи и сотрудники, решили отпраздновать эту годовщину обедом в "Стрельне", в Петровском парке. Обед у строев был на товарищеских началах, довольно скромный, с минимальным количеством вина. Он уже приходил к концу, как явился В. К. фон-Мекк, выразивший желание приветствовать новое товарищество. Потребовало было шампанское и вызван оркестр военной музыки, кажется, казачий. Этим однако Мекк не удовлетворился и вызвал свой собственный оркестр, которым он сам дирижировал и который был приучен следовать в точности за своим дирижером. Когда палочка дирижера останавливалась, останавливался и оркестр; дирижер выпивал бокал, его палочка снова приходила в действие, и оркестр продолжал играть с той ноты, на которой остановился. Шампанское лилось, что называется рекой, до поздней ночи; помню, мы уехали с В. А. Гольцовым около полуночи, но там оставались еще многие.

(адресах, телеграммах, письмах), статьях в "газетах и т. д. Явилась у нас даже мысль отпечатать все эти приветствия и статьи особой брошюрой, но сначала поговорили, а затем оставили и позабыли. Сорока летний юбилей также был поводом к заявлениям общественного сочувствия, а нами был отпразднован обедом, устроенным на дворе вашего дома, при участии всех сотрудников, служащих и рабочих.

Упомянув о доме, здесь кстати сказать несколько слов об его приобретения. Первоначально товарищество помещалось в доме покойного Скворцова, но так как дом этот подлежал продаже, го но необходимости пришлось искать нового помещения. При этом выяснилась неизбежность приобретения собственного дома. Было осмотрено несколько владений, но все они оказывались неподходящими; наконец, остановились на доме княгини Черкасской, в Чернышевском переулке. Дом этот имел известное историческое прошлое; он был приобретен при Александре И москвичами и принесен ими в дар князю Черкасскому, известному общественному деятелю, в целях создания для него необходимого ценза, как для лица, которое было Замечено в городские головы. ли Черкасский и был избран на этот пост, но находился на нем надолго, а впоследствии вдова его решилась дом продать. Дом этот оказался тоже не приспособленным для_# газетного дела, но кое-как все-таки приспособили часть его под наборную и машинную, а значительная площадь земли позволила затем возвести на дворе новую двухэтажную постройку для типографии. Впоследствии, когда тираж газеты увеличился и понадобилось расширение помещений, явилась возможность соорудить и другое двухэтажное здание для наборной, раздаточной и складочной.

Когда основывалось товарищество, постановлено было устраивать ежегодно несколько общих собраний (в том числе одно годичное для просмотра годового отчета и утверждения сметы), а затем ежегодно избирался хозяйственный комитет (из 5-ти лиц), который должен был собираться (чаще, но мере надобности. Как-то случилось, что мне предложено было записывать постановления товарищей, а затем эта секретарская обязанность оставалась за мной постоянно, за исключением того времени, когда я отсутствовал. Впрочем, все эти собрания впоследствии стали происходить реже, а из общих обязательно собиралось только годичное. Уже при первых скромных прибылях товарищество постановило уделять некоторую их долю (кроме 15% в пользу служащих), на благотворительные цели, в пользу недостаточных студентов, Литературного Фонда, голодающих, нуждающихся и т. д., и это вошло затем в обычай.

"Помощь голодающим", в 6,000 экз., которые обошлись в 6 тысяч слишком рублей, причем книга вся разошлась по подписке и дала валовой прибыли 18 тыс. руб., предоставленных сполна действовавшим тогда в районах голода земским учреждениям. Издание сборника потребовало от меня немало времени и труда, но доставило и немалое нравственное удовлетворение; большинство писателей и художников, к которым я обращался, охотно предоставляли безплатно свои произведения, так что первоначально намеченные размеры сборника пришлось перейти, причем некоторые из доставленных статей остались еще неиспользованными. В. Г. Короленко доставил, например, одну из лучших своих вещей "Река играет"; только Л. Н. Толстой ответил сначала отрицательно, сказав, что у него ничего нет готового, и разрешил лишь поместить одну из его неизданных в России "сказок", предоставив мне право переделывать ее, как угодно, в целях приспособления к цензурным требованиям. Только впоследствии, когда сборник уже приходил к концу печатанием, Л. Н. предложил мне поместить в нем свои заметки о помощи голодающим, которые и были напечатаны в конце книги. Л. Н. сам держал корректуру статьи, причем подвергал текст многочисленным исправлениям и дополнениям. В то время приходилось прилагать усиленные заботы, чтобы в текст не попало чего-нибудь противоцензурного, а то могли и остановить выпуск сборника. Некоторый предмет для обсуждения цензоров дала сказка Толстого, но она была настолько изменена, причем "царь" был везде заменен "воеводой", что придраться к ней было нельзя. Цензуру должны были пройти и рисунки; в числе их был этюд "Христа" Поленова, который встретил затруднения. Председатель цензурного комитета, - в общем, впрочем, добрый и симпатичный человек, - г. Федоров заявил, что рисунок подлежит представлению в духовную цензуру. Так как я понимал, что это равносильно гибели этюда (он был уже отпечатан), то я пробовал просить Федорова о пропуске рисунка. Но Федоров сам стал меня просить: "Ну, на что вам Христос? Оставьте его... Право, не место "осу здесь..." я т. д. Пришлось отказаться, и все экземпляры этюда были уничтожены (за исключением 2--3 десятков, разошедшихся между знакомыми).

Однообразие обыденной жизни газеты нарушалось время от времени карами, поражавшими издание. Хотя газета велась очень осторожно, отличалась солидностью содержания и пользовалась сочувствием образованного общества, в "сферах" тем не менее не могли быть довольны её направлением, и пользовались поэтому удобными случаями, чтобы дать ей это понять. Помнится, одна из кар постигла газету за опечатку в цифре голодающих в одной телеграмме, хотя опечатка эта и была потом исправлена. Более тяжелая кара постигла газету летом 1898 года за напечатание известия о пожертвование через Л. Н. Толстого неизвестным 2,000 р. в пользу больных нуждающихся духоборов. От обер-полицеймейстера поступило требование сообщить, - от кого получены деньги и представить самые деньги в его канцелярию. Ответили, что от кого поступили деньги - неизвестно, и что деньги эти уже переданы Толстому. Тогда последовало третье предостережение газете с приостановкой её на два месяца за неразрешенный сбор пожертвований в пользу духоборов и за неисполнение требования генерал-губернатора. Я отправился к Великому Князю Сергею Александровичу и пытался разъяснить, что никакого неисполнения требования генерал-губернатора в данном случае не было, а но могло быть только исполнено требование обер-полицеймейстера, но мне ответили, что это безразлично. Старался я также доказать, что в принятии пожертвования в пользу больных духоборов нет ничего преступного, что никакого запрета Принимать такия пожертвования не было, и что контора газеты сама сбора пожертвований но открывала, а приняла таковое, как она принимает вообще всякия пожертвования на благотворительные цели, причем обязательно публикует о том в газете. Великий Князь сказал мне, что прием пожертвования не составляет сам по себе проступка, и нельзя запретить подобные пожертвования, но не следовало об этом печатать в то время, когда духоборы по желают подчиняться требованиям правительства. В Петербург был отправлен А. И. Чупров, который объяснялся с (начальником главного управления по делам печати Соловьевым, был у министра Горемыкина, но безрезультатно. Дали понять, что запрещение газеты исходить из Москвы, а Соловьев пояснил, что, конечно, кара наложена не за то, что указано. Запрещения собирать в пользу больных и нуждающихся духоборов не было, я быть не могло, да и нарушения требования Великого Князя тоже не было. Но вообще "Русск. Вед." давно заявляют о себе усиленным подчеркиванием я намеренным замалчиванием. Так, они 'раздували голод. Почему и не сообщать о голоде, но не надо сгущать красок, и рядом с печальными фактами нужно сообщать и об отрадных. Иностранные корреспонденции газеты, особенно из Берлина, тоже носят на себе известный отпечаток, который не может быть признан уместным. Узнав из миссии А. И - ча, что инициатива кары шла из Москвы, я отправился вторично к Великому Князю с просьбой, - нельзя ли облегчить наше положение, - но получил в ответ, что ничего нельзя сделать, и что кара нами заслужена. Затем Великий Князь прибавил: "Я знаю, вы думаете, что я причиной вашей кары; вам так говорили в Петербурге. Но это - неправда. Вам назначили кару, даже не снесясь со мной". Я отвечал, что нам это было неизвестно, и спросил, можем ли мы сослаться на эти слова, если бы это оказалось нужным. Великий Князь сказал: "Конечно", и прибавил, что сам поговорить о том с министром на предстоящих августовских торжествах (по случаю открытия памятника Александру II). Чупров виделся потом с Горемыкиным, но тот отвечал уклончиво. Соловьев же советовал ему не унывать, так как при цензурном режиме "Русск. Ведомостям" будет безопаснее.

По букве правил следовало бы представлять в цензуру нумер, уже отпечатанный, и не выпускать его ранее получения разрешения, но тогда выход нумеров был бы крайне замедлен и газета не могла бы доставляться своевременно подписчикам; кроме того (некоторые нумера могли бы задерживаться совсем. В действительности же был установлен такой порядок; в цензуру часов в 6--7 вечера представлялся, так-сказать, фиктивный No, заключавший в себе передовую статью, фельетон, статьи на 3-й странице, иностранные корреспонденции (отвозил к цензору обычно П. М. Шестаков); в них местами зачеркивались или отмечались некоторые фразы, очень редко подвергались запрещению целые статьи) и No подписывался цензором. Ночью вставлялись в него телеграммы, московския, внутренния, иностранные известия, и No выпускался своевременно. Так продолжалось целых три года, причем такой порядок крайне надоел и нам, и цензорам.

После отъезда Чупрова за границу, ездить объясняться в Петербург приходилось обыкновенно Скалону и мне. Раз, помню, мы ходили к министру вдвоем со Скалоном, но подробности этой беседы испарились из моей памяти. Были с нами очень вежливы и любезны, - но и только. В начале 1900 годов, помню, я имел беседу с тогдашним министром внутренних дел Плеве. Доступ к нему тогда был не легок; свидание с ним устроил мне мой бывший коллега но университету, занимавший в то время видный пост в Петербурге, Н. А. Зверев. Принял меня министр на своей даче, на Аптекарском острове. Помню, пришлось ждать некоторое время, затем повели меня через ряд комнат, где занимались чиновники и жандармские офицеры, в кабинет министра. Принял он меня, в общем, любезно, и охотно дал разъяснения по некоторым вопросам, касавшихся положения печати. Между прочим, он сказал, что ему хорошо известно направление "Русск. Вед.", что он ничего не имеет против обсуждения земских вопросов, разных злоупотреблений и т. д., но не может допустить разсуждений о народном представительстве и конституции. - "Можете писать о земстве, что вам угодно, во если заговорите о необходимости конституции, я весь закрою".

поступать в контору газеты пожертвования в пользу пострадавших от него. Цифра из в общем оказалась довольно крупной, что, очевидно, и обратило на себя внимание адмирала Дубасова; и вот ж один декабрьский вечер 1905 года является в помещение редакции большой отряд городовых с ружьями, оцепливает весь дом, и полицейский офицер требует выдачи всей суммы пожертвований (кажется, около 50-ти тыс. руб.). Денежный ящик был заперт, ключ его находился у артельщика, жившого где-то далеко, да в ящике и не могло быть столько денег, требовалось взять юг с текущого счета в банке, что невозможно было сделать вечером. Последовало продолжительное объяснение и переговоры по телефону с кем следует, и, наконец, решено было отложит до завтра, причем у конторы газеты поставлены были за ночь часовые. На другой день был выдан нами полицейскому офицеру под расписку чек в банк, а мне товарищи предложили отправиться к Дубасову для объяснений. В генерал-губернаторском доме находилось в это время порядочное число разных офицеров, полицейских и других чинов. Дубасов принял меня стоя, в присутствии нескольких адъютантов, и разразился рядом упреков, что мы поддерживаем возстание, собираем деньги для противозаконных целей, что он конфискует собранные деньги, уничтожить газету, не остановится перед высылкой и т. п. Все мои попытки объяснений были напрасны и я вышел, понятно, с весьма разстроенным и угнетенным видом. Помню, когда я сошел вниз, со мной поздоровался П. И. Бартенев (издатель "Русского Архива"), бывший зачем-то у Дубасова, и с самым невинным видом стал говорить со мною о Пушкине (о котором я писал в "Русск. Вед." шестью годами ранее). Я что-то ему отвечал и поспешил поскорее от него отделаться и отправиться к дожидавшимся меня товарищам. "Русск. Вед.", действительно, были остановлены Дубасовым на неопределенное время, и неизвестно, что бы могло затем для нас последовать, если бы, по счастливой случайности, у нас не оказался неожиданный заступник в лице покойного князя П. Н. Трубецкого, бывшого тогда московским предводителем дворянства. Он сообщил Дубасову, что "Русск. Вед." - орган умеренный, пользующийся симпатиями московского общества, и что, если газета принимала пожертвования на незаконные цели, то это надо объяснять случайностью, тем, что в последнее время у всех смешались понятия, что дозволено и что нет, - вообще нечто в этом роде. Через несколько дней я быль снова у Дубасова и на этот раз был позван в другую комнату, где мне предложили сесть за столом, за которым поместился и сам Дубасов, его секретарь и еще какие-то чиновники. Дубасов сказал мне, что он, как не московский житель, не быгь знаком с московскими газетами, в том числе и с "Русск. Вед.", но теперь он получил сведения, что наша газета издается давно, и что направление её, "хотя и либеральное, но приличное". Поэтому он нашел возможным разрешить дальнейший выпуск газеты. С другой стороны он поставлен в известность, что в числе конфискованных сумм имеются многия пожертвования на разрешенные цели, напр., в пользу голодающих, недостаточных учащихся и т. и., в виду чего произведена будет проверка пожертвований и все суммы, внесенные на дозволенные цели, будут возвращены, а конфискованы будут только пожертвования на цели незаконные. Газета стала, действительно, выходить со следующого дня и большая часть конфискованных сумм была через несколько дней возвращена; остались невозвращенными только около 8,000 р., в том числе и пожертвованные на такия цели, незаконность которых могла бы подлежать еще сомнениям.

в оценку его по существу, - это дело других, - а лишь с чисто внешней, формальной стороны. С этой стороны я могу сказать, что мне пришлось работать всего более как сотруднику, помещая ежегодно (начиная еще с 1881 года) много статей и заметок по разным отделам и вопросам и, в общем, писать, пожалуй, больше, чем кому-либо из других старых товарищей. Менее мне приходилось работать как редактору; деятельность В. М. Соболевского, А. С. Посникова, В. Ю. Скалона и их преемников ограничивала мой труд в этом направления лишь юг замещением в случаях их отсутствия, ведением некоторых отделов (Новости науки, Отголоски и впечатления и некот. др.), просмотром передаваемых мне статей, сношениями с административными сферами и т. п. Более ответственным был мой труд, как заведывавшого конторой и хозяйственной частью издания. Мне пришлось вести это дело в довольно трудное время, когда возраставший тираж газеты требовал расширения средств типографии, а изменившияся условия времени потребовали и новых условий труда типографских рабочих. Своевременно необходимые меры были приняты и ближайшия потребности, насколько было возможно (худо ли, хорошо ли) удовлетворены, причем, мне кажется, что как с товарищами, так и со служащими при издании мне удалось сохранить хорошия отношения, основанные на взаимном уважении и доверии. И если моя деятельность в "Русских Ведомостях" сопровождалась иногда тревогами и неприятностями, то, в общем, она приносила мне и высокое удовлетворение; она открывала для меня возможность более широкого, посильного литературного служения целям просвещения и гражданственности, укрепила за долгие годы совместного труда дружеския связи, обезпечив в тоже время на старости лет как мне, так и другим моим старым товарищам и их семьям материальное существование.

"Русск. Вед.", каковы бы ни были их недостатки, как органа печати, несомненно, однако, что их деятельность за 50 лет, особенно же за последния 40 лет, занимает видную страницу в история русской журналистики, отражает на себе в значительной степени стремления и надежды, печали и разочарования прогрессивной части русского общества. И сознание того, что значительная часть жизни была прожита в тесной связи с жизнью такого видного прогрессивного органа, что ему были посвящены многие кои мысли и труды, вызывает во мне, может быть, и слишком самоуверенной убеждение, что приложенные к этому делу мною силы нельзя считать растраченными безплодно, и что если "Русск. Вед." внесли известную ленту в развитие самосознания и культуры русского общества, то в этой лепте есть и некоторая моя доля, как бы она ни была мала в общей массе коллективного труда.