Приглашаем посетить сайт

Любовь Гете и Шарлотты фон-Штейн

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Любовь Гете и Шарлотты фон-Штейн (старая орфография)

Едва ли что нибудь причиняет выдающемуся человеку столько неприятностей, как интимная связь его с женщиной, не лишенной литературного дарования. Если он не любит этой женщины, она пользуется своим пером, чтоб отмстить ему за равнодушие, если он бросил ее, то еще хуже бывает ему. На эту тему Георг Брандес написал пространный этюд об отношениях Гете и Шарлотты фон-Штейн.

История литературы знает не мало примеров подобного рода женской мести. Каролина Ламб, озлобленная на Байрона, выставила его в романе "Glenarvon" чудовищным воплощением лицемерия и извращенности. Когда умер Альфред де-Мюссе, Жорж Занд изобравила в отвратительном виде его поведение по отношению в себе. Когда умирал другой её знаменитый любовник, Шопен, она охарактеризовала его, как ребенка слабого, неразумного, раздражительного до безумия. В более близкия к нам времена Густав Флобер явил собою пример того, как любовь к "музе" может быть наказуема или, точнее, какие унижения приходится выносить великому писателю за то, что он заблаговременно не избавил себя от страсти "музы". Из писем Флобера видно, что г-жа Колле играла по отношению к нему роль наступательную, а он по отношению в ней - оборонительную. Она недовольна тем, что он редко навещает ее, она буквально ревнует его к работе, мешающей их свиданиям, и мстит ему за это со всей своей энергией. В "Histoire d'un soldat" из "Lui" она изображает Флобера жестокосердым, жадным, эгоистом и лишенным как поэзии, так и таланта. Она даже упрекает его в своих письмах в лести тиранам из униженности перед ними, хотя Флобер никогда не поддерживал сношений с Тюльерийским дворцом. Подобно другим своим знаменитым собратиям. Гете не избежал общей участи. История его любви к Шарлотте фон-Штейн в этом отношении весьма характерна.

Из числа женщин, прославленных Гете, нет ни одной, которая хотя бы приблизительно была на столько дорога Гете, как Шарлотта фон-Штейн.

Четырнадцать лет своей жизни провел с ней Гете в самой нежной задушевной близости, причем в течение первого десятилетия этой связи (1776--86), он положительно находился под её влиянием. В течение этого десятилетия, длившагося от прибытия его в Веймар до отъезда в Италию, он был поклонником, учеником, другом, любовником и поэтом Шарлотты фон-Штейн. За эти десять лет он приобрел остроумие, возвышенность, энергию, деликатность, авторитетность, - и во всем этом считал себя обязанным ей, хотя сама она и не обладала этими достоинствами.

Шарлотта заинтересовалась молодым человеком с патрицианскими манерами, с самых первых дней их знакомства и, быть может, не столько за поэтический его дар, сколько за светское его обращение.

Постигала-ли она настоящим образом гений Гете? Есть основание сомневаться в этом.

Главной заботой её, повидимому, было стремление отшлифовать его ум и манеры: ей хотелось, чтобы он научился выражаться по французски, как истый царедворец. В свою очеред он до такой степени втянулся в мелкие интересы небольшого Веймарского герцогства, что совсем почти не проявлял поэтического своего дарования, растрачивая свой талант на стихотворения, на "разные случаи" и на поэтическия шутки. Истинно поэтическими произведениями его в то время являются письма его к Шарлотте.

Несмотря на то, индивидуальность молодого поэта, его гений - созревали в тиши этой жизни, с виду столь фривольной. Поездка в Италию довершила начатое дело. Гете достиг "высшей идеальной литературной культуры, какая только существовала в то время".

Ослепленный блеском итальянского неба, восхищенный остатками классической древности, искусства эпохи Возрождения, он увлекся природой и наукой, испытывая притом такое единение между собой и этой прекрасной страной, что уже не думал более о возвращении. В Веймар он вернулся совсем иным человеком, исполненным силы. Он покидал Италию с сожалением, несмотря на предвкушение радостного свидания с друзьями.

Возвратившись в Веймар, он не обрел там прежнего мира. Ему казался чуждым немецкий климат; серое утрюмое небо пронизывало его бесконечной грустью, отголосок которой находим в одном из писем его к Гердеру. Ничто не могло развеять его меланхолию. Общество, занятое в то время другими писателями, холодно встретило полное издание его сочинений. Герцог Веймарский, увлекавшийся французской трагедией, раскритиковал его "Эгмонта". Гердер, в свое время симпатизировавший Гетцу, стал смущаться вольностями, с какими Гете относился к морали, - "Римския элегии" были ему омерзительны.

Как же в то время относилась к Гете женщина, которую он любил, обожал, боготворил в течение одиннадцати лет? Она точно также проявила к нему холодность, недовольная его полуторагодовым отсутствием, о продолжительности которого он не предупредил ее. Она осыпала его упреками, увещаниями, говорила об оскорбленной нравственности. Эгмонт шокировал ее. Клара, которую она аттестовала обидным эпитетом, - по её мнению, - была провозвестницей свободы нравов в будущем. Чем именно была Шарлотта фон-Штейн для Гете, мы знаем о том из его писем. Он называл ее своим желанием, своей наперстницей, своим идеалом, своей религией. Ни одного дня не мог он обойтись без свидания с нею, то и дело посылал ей небольшие презенты: книги, гравюры, первые плоды, дичь, занимался сыном её Фридрихом, словно то был собственный его ребенок.

1781 год был самым счастливым в этой связи. 12-го марта Гете писал:

"Душа моя тесно связана с твоей. Не буду велеречивым, но ведь тебе известно, что я неразрывен с тобой. Сколь бы высоко ты ни поднялась, сколь бы низко ни пала, ты увлечешь меня за собой".

Его желаием было соединиться с ней узами брака. По его выражению, "ум её помогает ему творить", её "теплота окружает его сладостной атмосферой". Первого апреля он чувствовал себя до такой степени счастливым, что у него явилось желание "подобно Поликрату, бросить в море свой перстень".

Но вот вопрос: как отвечала Шарлотта фон-Штейн на такое море любви? Это никому неизвестно, ибо она озаботилась предать сожжению все свои письма, предварительно отобрав их все обратно. Быть может, она была не особенно щедра на нежные излияния. Женщины, которых любят так, как она была любима, редко платят взаимностью; на внушаемое ими чувство оне смотрят, как на должную дань их красоте.

Когда Гете, в ноябре 1775 года, впервые увидал Шарлотту фон-Штейн, ему было 26 лет, а она родилась в 1742 году, и следовательно, была тогда 34 лет. В мае 1764 года она вышла замуж за обер-шталмейстера Веймарского двора. У нея было шестеро детей, из которых в живых оставалось тогда всего трое.

Она владела всеми качествами великосветской женщины, естественностью и непринужденностью в обращении, открытыми манерами, тактом... Не будучи настоящей красавицей, она обладала привлекательной физиономией, с преобладающим выражением кроткой серьезности. Как светской и придворной даме, ей свойственна была та прелесть, какая дается высшим положением. Она стояла значительно выше франкфуртского гения, как в смысле нравственного достоинства, так и в смысле самообладания.

сестрой высшого порядка...

Вполне понятны удивление и горе Шарлотты фон-Штейн, когда в 1786 году, не разъяснив ей поводов своего отъезда, Гете бежал в Италию. Многия стихотворения, написанные ею в сентябре, свидетельствуют о состоянии, близком к отчаянию. В одном из этих стихотворений читаем:

А в другой строфе:

Горе принцессы в "Тассо" представляет сходное чувство, которое, конечно, не случайно... Некоторое время думали, что своей поездкой в Италию Гете хотел порвать свои отношения с Шарлоттой фон-Штейн. Было предположение, что после десяти лет любви он почувствовал утомление. Предположение это совершенно неверно. Письма, напечатанные в 1870 году и писанные Гете Шарлотте фон-Штейн из Италии, весьма ясно свидетельствуют, что чувства его к ней не изменились. У него сохранилась та-же потребность сообщать своей приятельнице все события из своей жизни и свои мысли; но он мог обходиться без нея...

Когда же он вернулся обратно, то бредил и говорил только об юге.

Вполне естественно, что Шарлотта приняла эти восхваления юга за личное для себя оскорбление, хотя с её стороны опрометчиво было проявлять язвительность и желчь.

Между прочим Гете вдруг стал проницательнее: та, которая в дали неизменно представлялась ему совокупностью всевозможных прелестей, - на деле была старухой. Ему самому было тридцать девять лет, а ей уже под сорок шесть.

ребенок, без всяких претензий и зависти, и она скоро одержала над ним победу. В середине июня 1788 года она сделалась его любовницей, в ноябре 1789 года поселилась у него, а в октябре 1806 года стала его женой.

В последних числах поля 1788 года, возбужденная глубоким негодованием против Гете, не подозревая однако связи его с Христианой, Шарлотта фон-Штейн отправилась в свое поместье в Гохберг. Она как будто чувствовала, что связь между ним и ею была порвана, и говорила о Гете с горечью и холодностью. Раздражение её усилилось еще более, когда в начале следующого года она узнала о связи Гете с маленькой Вульпиус. С той минути отношение её к нему представляло истинную пытку. Жгучая горечь против Гете, безграничное презрение к Христиане наполняли её душу. В мае 1789 г. во времяпоездки своей в Эмс, она отправила к Гете страстное письмо, которым надеялась достигнуть разрыва отношений его с Христианой, выставляя разрыв этот необходимым условием будущей их дружбы.

Ответ Гете отличался спокойствием и благодушием, но был отрицательный.

Он начал с замечания, что в подобных случаях трудно быть искренним и не погрешить оскорблением. Он упрекал Шарлотту за то равнодушие, с каким она встретила его при возвращении его из Италии, и за её злословие, говорил, что ему следовало бы лучше не возвращаться... решительным тоном высказал ей, что не может переносить презрительную и исполненную неприязни манеру, с какой она к нему относилась. Он заключил письмо фразой, которая вполне выражала то, что он хотел сказать, но которая должна была еще более взволновать разгневанную даму: "к сожалению, ты черезчур долго пренебрегала моими советами на счет кофе и завела режим, в высшей степени вредный для твоего здоровья. В настоящее время не только представляется уже затруднительным справиться с некоторыми нравственными впечатлениями, но ты еще увеличиваешь властность черных мыслей, терзающих тебя, употребляя физическое средство, вредное воздействие которого некоторое время ты признавала и которое бросила употреблять из любви во мне, на пользу твоего благосостояния".

Шарлотта фон-Штейн не отвечала ни на это письмо, ни на другия, более миролюбивого характера, присланные ей после того, и в течение десяти лет не было оскорбительного злословия, которого она не позволила бы себе по отношению к изменнику. Имя Шарлотты продолжает еще встречаться в письмах Гете этого периода. Но еще чаще попадается его имя в её письмах и непременно пришпиленное к какому нибудь неблагозвучному эпитету. Он почти смешон этот тучный советник с двойным подбородком. Каждый раз при встрече с ним она удивлялась возроставшему его дородству и чувственному выражению; произведения его, по её мнению, стали ниже с точки зрения морали. Она дошла до того, что интересовалась нападками соперника Гете - Коцебу. Она абонировалась на редактировавшийся им журнал, главной задачей которого было уничтожение репутации Гете. Иногда общественные обязанности сводили их вместе, и она не стеснялась говорить ему самые оскорбительные вещи прямо в лицо. Она писала своему сыну: "Если бы только могла я вытравить его из моей памяти!" Про себя она выражалась, как про "женщину, обманутую другом". По поводу "Римских Элегий" "Германе и Доротее", она замечает: "Очень мило, одно жаль, что на ряду с хозяйкой, стряпающей у печки, m-lle Вульпиус постоянно разрушает иллюзию". По окончании "Вильгельма Мейстера" она не замедлила дать своему сыну оценку этого произведения. "В этой книге есть хорошия идеи, в особенности на счет политики, и начало прочувствовано. Я не думала, чтобы Гете был совершенным сыном этой страны. Впрочем, в этом сочинении все женщины поступают безчестно. Если он испытал какое нибудь человеческое чувство, то непременно примешивал туда известную долю грязи, просто для того, чтобы человеческой натуре не приписать ничего небесного".

Желая публично заклеймить неверного, она написала трагедию "Дидона", в которой рисует себя в лице Элиссы, а Гете в лице поэта Огона. Приводим некоторые комплименты по адресу этого персонажа. Отчаянный фат и фанфарон, он объявляет, что идеал природы мог олицетвориться в единственном существе, а именно в нем или ему подобном. Остальные люди - это лишь червяки, которых попирают ногами, не видя их. Грубо-циничный, он признается, что некогда серьезно относился к невинности и добродетели. Излюбленная ирония над ожирением Гете является тут снова на сцену: "Я из-за этого очень похудел. А поглядите-ка теперь на мои челюсти, на мое круглое брюшко, на мои икры. С полней искренностью покаюсь вам: возвышенные чувства приходят от хорошого пищеварения!" Он тщеславен, лицемерен, считает добродетелью то, что ему удобно.

Что же отвечает Элисса? Ответ её любопытен; "Я некогда ошибалась на счет тебя, а теперь ясно вижу твои короткие курчавые волосы, твои прекрасные башмаки из козлиного рога, твои вилообразные ноги, словом, все, что пополняет в тебе сатира".

"Такой ложный взгляд вызван напитком, который я тебе уже отсоветывал". И он приглашает ее утолять свою жажду лишь соком земли, т. е., по всей вероятности, - водой.

Она прервала его такой фразой: "Я не желаю вверять в твои руки свою безопасность, так как твоя мораль находится в зависимости от твоего пищеварения".

Поэт снова отвечает ей фразой, заимствованной у Гете. Оставшись один, он окончательно срывает с себя маску в монологе.

Последняя черта его вполне гнусная: он покидает королеву, свою благодетельницу (герцогиню Луизу), которую тщетно пытался соблазнить, и переходит на сторону её грубого поклонника, когда тот достигает власти.

"Дидоне" нельзя видеть правдивого изображения лиц, и тем не менее никто никогда не сомневался, что характер Огона списан с Гете. Пьеса жалкая, на столько лишенная стиля, - по словам Брандеса, - что в литературе не может занять никакого места. Однако Шиллер, связанный в то время с Гете тесной дружбой, расхваливал ее с восторгом. Он был растроган ею до нельзя, хлопотал об её напечатании, уговаривал Шарлотту послать ее в Бреславльский театр.

сделал несколько попыток с примирению, без особееного, впрочем, успеха, потому что Как раз в это время Шарлотта закончила "Дидону".

В 1801 году сериозная болезнь Гете несколько смягчила раздражение Шарлотты, хотя и не успокоила ее окончательно, если, впрочем, судить по выдержке из письма её с сыну, помеченному 26-м апреля: "Третьяго дня я сидела с г-жей Требра в старой беседке из розовых кустов. Явился Гете; он прошел мимо нас рядышком со своей горничной. Мне было стыдно за него до глубины души, и я закрыла зонтиком мое лицо, сделав вид, что его не заметила".

В 1804 году знаменитый писатель добился таки, что был принят Шарлоттой и провел с ней два часа. В это-то продолжительное посещение и случился некоторый казус. Вот как Шарлотта передавала о том своему сыну: "Я чувствую, что ему совсем не по себе у меня, наши взгляды на столько различны, что я ежеминутно причиняю ему неприятности. Принесли номер журнала Коцебу. Он стал говорить о глупости публики, читающей подобные статьи. Мне пришлось прикрыть этот журнал, он не хотел даже его видеть".